Семён Ходоров - Неисповедимы пути туриста

День второй мы начали с осмотра сердца Парижа, с острова Ситэ. Парижане называли его ещё и колыбелью города потому, что именно здесь был построен первый французский королевский дворец (Дворец правосудия) и именно здесь воздвигнут величественный Собор Парижской богоматери. Старый Париж долгое время размещался в пределах этого острова, который изобилует массой достопримечательностей. Мы обошли весь Ситэ в течение сорока минут, но дальнейший осмотр только половины того, что упоминалось в путеводителе, занял у нас ещё полдня. Собор, не какой-то там, как говорится в незабвенном фильме, матери, а самой, что ни есть, Парижской богоматери поразил нас величием своей архитектуры, богатством декора и уникальными святынями. При осмотре этого Нотр-Дам-де-Пари мы почувствовали, надо полагать, божественную энергетику, исходящую от священных реликвий, включая терновый венец, гвоздь, которым прибивали к распятию Иисуса и частички самого креста.

Передохнув после осмотра античных парижских ценностей в нашем отеле, вторую половину дня мы решили посвятить Монмартру. Ведь именно в этом богемном районе жил Эмиль Золя, писали картины Ренуар, Ван Гог и Пикассо, творили Хемингуэй и Френсис Скотт Фицджеральд. Пока я ожидал в холле гостиницы свою жену, ко мне за столик подсела симпатичная брюнетка из тех, возраст которых визуально не определяется. Она, подсмотрев в моих руках путеводитель на русском языке, неожиданно проговорила:

– Здравствуйте, месье. Будем знакомы, меня зовут Роксана, а вас?

Мне ничего не оставалось, как назвать своё имя. Выяснилось, что Роксана, родившаяся в Ереване, жила в Париже уже больше десяти лет. Она оказалась настолько контактной, что уже через пять минут у меня сложилось впечатление, что я знаком с ней много лет. В разгар нашей беседы из номера вышла Мила и, бросив недобрый, даже подозрительный, взгляд на Роксану, спросила меня, куда я положил её сумку. Когда моя жена ушла опять в номер, моя армяно-французская знакомая поинтересовалась:

– Вы не подскажете, Семён, эта симпатичная женщина – ваша жена?

Получив утвердительный ответ, она, не без сожаления, взглянула на меня и нежным голосом проворковала:

– Кто же, дорогой товарищ, в Париж едет со своим самоваром, – что в иносказательном переводе, наверное, означало:

– Не бери с собой то, чего там, куда ты приехал, и так хватает.

Я не успел ответить, так как в этот момент, вышедшие из номера, Саша и Слава подхватили меня за руки и повели к выходу из отеля, полагая, что на этом моё знакомство с блудной парижанкой подошло к концу. Как же они ошибались. Когда на станции парижского метрополитена я подошёл к схеме, чтобы определиться, как лучше добраться до Монмартра, я услышал позади, знакомый уже, голос Роксаны:

– Я могу вам помочь, Семён?

– Нет, спасибо, – ответил я, – мы, вроде бы, справляемся, скажите только, – спросил я разглядывая схему движения подземных поездов, – на карте видно, что на Монмартре есть две остановки: одна сверху, другая снизу, где лучше выходить?

Роксана кокетливо передёрнула плечами и, не глядя мне в глаза, кокетливо прошептала на ухо:

– Не знаю, как вы, Семён, но я предпочитаю сверху.

Увидев приближающихся ко мне родственников, она поспешно вскочила в вагон уходящего метро и вместе с ним навсегда исчезла из поля зрения.

В соответствии с эротическим советом Роксаны мы вышли на верхней станции метро и сразу попали на вершину 130-метрового холма самого высокого и колоритного района Парижа. Тут же перед нашим взором предстало необыкновенной красоты, примерно стометровой высоты, белокаменное, отливающее розовым цветом, сооружение, называемое базиликой Сакре-Кер. Полюбовавшись чудесным интерьером храма, мы вышли на компактную, но многолюдную площадь Тетр, которая по совместительству являлась центром бурной богемной жизни района. Именно здесь мы пили кофе в старейшем бистро La Mere Catherine, именно здесь около двухсот лет назад русские офицеры кричали «быстро», наделив тем самым экспрессный парижский общепит этим благозвучным названием.

Вряд ли найдётся в мире турист, который будучи на Монмартре не заглянул в музей Сальваторе Дали. Не миновала эта почётная участь и нас. Только здесь я впервые увидел картины гения сюрреализма, нарисованные рогом носорога и ползающими по холсту улитками, намоченными в красках.

Спустившись с холма на фуникулёре, мы приблизились к знаменитому кабаре Мулен Руж, которое названо в честь огромной деревянной мельницы, построенной над входом. Местные жители говорили, что исключительно благодаря ему, Париж обрёл славу европейской столицы любви и дух тусовочного и сладострастного города. Кабаре восхищает своим эротическим канканом и фееричным шоу с богатством декораций и роскошью костюмов, созерцаемыми из-за столиков с бокалом шампанского. Нам к сожалению, не удалось попасть туда, и не только потому, что стоимость входного билета составляла примерно столько же, сколько стоимость ланча в «туалетном» ресторане, а и ещё из-за того, что его надо было заказывать за несколько дней. Вместе с тем, напрасно путеводитель твердил, что не побывать в Мулен Руж означает не прочувствовать дух Парижа. Прошло почти четверть века, как побывал там, но до сих пор ощущаю соблазнительное дыхание города на Сене.

День третий мы провели на левом берегу Сены. Этот день выдался самым тяжёлым в моей парижской жизни. Его приличествовало охарактеризовать как музейно-экспозиционный. Начался же он в Музее д’Орсэ, который по мнению знатоков представлял собой настоящую сокровищницу художественного и прикладного искусства, продолжился в музее Родена, который размещался в том же доме, где проживал раннее великий скульптор и в музее Пикассо, где мы лицезрели творчество художника от периода кубизма до реализма и от барокко до современного «ню».

Во второй половине дня мы устроили себе отдых от духовных ценностей, посетив Латинский квартал, начав его осмотр с живописного фонтана Сен-Мишель, любимого места парижан для встреч и свиданий. Это один из самых старых районов Парижа. Он получил своё название благодаря, находившемуся здесь, знаменитому университету Сорбонне, преподавание в котором велось именно на латинском языке. Конечно же, мы зашли в главный корпус одного из древнейших университетов мира. Мила даже предложила зайти мне в отдел кадров и осведомиться не нужны ли им профессора для преподавания геодезии. На корню отвергнув её фантастическую идею и сославшись на полное незнание латыни, я предложил просто прогуляться по студенческому, в хорошем смысле, гетто. Квартал, действительно, представлялся молодёжным: однако трудно было определить, кого тут больше, студентов или туристов. В любом случае мы с большим желанием присоединились к пёстрой и, по своему, демократической, толпе праздношатающегося народа. Узкие улочки квартала, на которых расположились, как дорогие, так и доступные по цене кафе и рестораны, напоминали времена трёх мушкетёров. А наш незаменимый путеводитель навязчиво напоминал, что именно в Латинском квартале одинаково уютно чувствуют себя как богатая респектабельная публика, так и молодёжь с ограниченным бюджетом. Причисляя себя к последней, мы выбрали для ужина не самый фешенебельный, но, в тоже время, и не совсем убогий ресторан под названием «Le Chalet St Michel». К тому же и повод был достаточно привлекательный: в этот день Славе исполнилось тридцать семь лет. Ресторан оказался не только бюджетным, а ещё и вкусным. Нам попался очень симпатичный, где-то разбитной, очень весёлый официант, который первым делом поставил на стол красивые фужеры и бутылку бургундского красного вина. Когда я, всеми доступными мне языковыми и жестикуляционными средствами, объяснил ему, что мы хотим поужинать по-французски, он, доброжелательно улыбнувшись, кивнул головой, показывая поднятым вверх большим пальцем, что понял меня. И что вы думаете, действительно, воплотил в жизнь не только то, что я подумал, а дальше больше. Всё это выразилось в том, что он грациозно разместил на столе. Началось всё с обязательной закуски с романтическим названием «фуа-гра», на поверку оказавшееся специальным образом приготовленной печенью гуся. Это блюдо дополнилось «рататуем», нечто деликатесное, напоминающее лечо из баклажанов, перца и кабачков. Затем был фирменный луковый суп, который был вкуснейшей смесью овощного бульона, лука и гренок. И, наконец, гвоздь стола, то, что называется непонятным словосочетанием «Конфи де Канар», традиционное французское блюдо – утка, которая готовилась в консервированном маринаде из чеснока и тимьяна. Что сказать, это вам не духовная пища Лувра или музея Д’орсэ, а настоящая французская гастрономия. Это фразеологически, а, если одним русским словом, то просто «Обожрались!». С большой долей вероятности полагаю, что в череде своих будничных дней ангелов, этот день рождения Слава запомнит надолго.