Мария Чиркина - У Персидской границы

Она тут же повернулась и встала спиной к Данилу.

Данил молча стоял и стучал по столбику топором, не отрывая свой взгляд от Рахили.

Неожиданно для себя Данил схватил левой рукой за вершину столбика и, стукнув по нему топором, задел большой палец левой руки.

От боли Данил отдёрнул руку от столбика и подул на него.

В это время мимо него проходила мать с ведром винограда в руке.

– Данил, смотри, пальцы топором отрубишь. Разве можно топором бить не глядя? Ты уже третий день по этому столбику бьёшь. Пойди лучше с улицы калитку поправь. Вчера ещё с петли слетела, – недовольно произнесла она.

– Сейчас поправлю, – ответил сын.

– Данил, что, ты, всё ходишь, да выглядываешь? Неужели тебе девчат в селе мало? Раньше ты не возражал, чтобы мы Веру засватали, – крикнула мать ему вслед.

– Не возражал, да и согласия не давал. Вы сами за меня всё решили, – ответил Данил.

– И что теперь прикажешь делать нам? – спросила мать.

– Делайте что хотите, – разочарованно произнёс Данил и пошёл поправлять калитку.

– Вот ещё присосалась. И стыда совсем нет, – громко сказала тётя Вера и пошла за Данилом.

Рахиль слышала её слова, но не обернулась.

Слова матери больно хлестнули по сердцу Данила.

Он остановился и тихо сказал подошедшей к нему матери:

– Мама, я как сын люблю и почитаю тебя, но прошу впредь не трогать Рахиль, мне и без того тошно.

Данил с таким серьёзным видом посмотрел в глаза матери, что она сразу же поверила в искренность его слов.

В субботу Рахиль проснулась до восхода солнца. Она подошла к Диворе, которая спала в детской кроватке, укрыла её тоненьким одеяльцем и улыбнулась своим мыслям. Девочка зашевелилась и сбросила с себя одеяло.

Рахиль вышла во двор и сполоснула руки чистой водой. В субботу запрещалось мыть руки с мылом. Руки целый день должны быть чистыми. Затем она повязала голову белым платком и впервые в жизни встала у стола при открытых окнах лицом на восток, взяв в руки святое писание.

В субботу можно было только молиться, кушать и отдыхать. И люди молились: на восходе и закате солнца дома, а в течение дня в молельном доме.

В этот день освобождались от работы не только хозяева, но и все работники.

Коров не доили, а вместе с телятами выгоняли на луга и они целый день сосали молока столько, сколько хотели. Коней к реке водили поить за узду, а, напоив, выпускали в поле.

Теперь, освобождённая от всякой работы на целый день, Рахиль предалась самой себе, взяв в руки самую великую книгу из книг.

С замиранием сердца она открыла страницу книги и, медленно складывая буквы в слова, прочитала:

Рахиль оторвала глаза от писания и посмотрела в небо. В глазах Рахили блестели слёзы. Её поразила глубина и смысл святого писания. Рахили показалось, что эти слова были написаны для её души. Она вытерла платочком слёзы, которые бежали по её щекам, и долго смотрела на золотисто-розовые кудри зари, вплетающиеся в белоснежные облака.

Затем она взяла в руки Псалтирь, открыла первую страницу и прочитала:

«Книга хвалений или

Псалтирь

Российскомъ языке

Одиннадцатое издание.

Цена в переплёте 1 руб 50 коп.

Санктпетербургъ

Въ типографии Российского

Библейска общества.

1823».

Сердце Рахили замирало от радости: сбылась её давняя мечта. Она научилась складывать буквы в слова.

– А ведь как хорошо-то читать! Всего несколько строчек прочитала. А сколько узнала всего! Оказывается, Псалтирь напечатан в 1823 году. Меня тогда и на свете ещё не было, – подумала Рахиль.

Неожиданно Рахиль вздрогнула. Она встретила знакомое слово.

– Санктпетербургъ, – тихо произнесла Рахиль, и голова её закружилась от былых воспоминаний.

Это был тот самый город с большими красивыми домами, о котором ей рассказывал Иван.

– Нет! Прочь воспоминания. Прошлого для меня нет. Оно отрезано для меня вместе с именем. Теперь я – Рахиль. Я забуду всё, что, было, забуду и Ивана.

Но её сердце рвалось на клочья при мысли об Иване, и она ничего не могла с этим поделать.

– Ваня, Ванечка! Нет больше твоей Олеси, – чуть слышно произнесли её губы.

Слёзы невольно покатились из её глаз, и она не могла их остановить. Слишком глубоко запал в её сердце Иван и восьмилетняя разлука с ним ничуть не остудила её любовь к нему.

Буквы перед глазами Рахили стали прыгать и расплываться.

– Господи! Да что же это со мной? Ведь я – Рахиль! Прости, меня, Господи! – в глубоком раскаянии произнесла она.

Рахиль посмотрела на стайку летающих перед окном голубей и, слегка успокоившись, перевернула страницу. Чем дальше она читала, тем ровнее становились буквы и легче складывались в слова.

«Блажен муж, который не ходить на советъ нечестивыхъ, и не стоить на пути грешныхъ, и не сидить въ собрании развращённыхъ» – прочитала Рахиль.

И вновь её поразила глубина писания. Она была потрясена своим открытием. Её жаждущая душа, наконец, прикоснулась к извечно живому роднику познаний. Перед Рахилью открылся новый, доселе не познанный ею мир, в который она окунулась с головой.

«Надо же? Слова из святого писания сами рвутся в сердце и остаются там», – с удивлением подумала Рахиль, осмысливая прочитанное.

Она посмотрела на летающих перед окном голубей, затем перевела свой взгляд на отдалённые горы и неожиданно для себя произнесла вслух прочитанный псалом.

Слова сами полились из её сердца:

Рахиль стояла на крыльце у стола с рубелём в руках и разглаживала им холщёвые рушники, когда её позвала хозяйка. Рахиль отложила свою работу и подошла к ней.

– Рахиль, сходи на речку под Пашкино за родниковой водой. Что-то мне захотелось попить водицы из того родничка. Прямо нутро всё горит. Кажется, выпила бы той водицы – так сразу бы и легче стало.

– Конечно, схожу, тётя Сара. Прямо сейчас же и пойду, – ответила Рахиль.

– Ну, спасибо тебе, Рахиль. Только дальше родника одна никада не ходи, – сказала хозяйка.

– Почему? – с удивлением спросила Рахиль.

– Потому что в зарослях в обрыве над рекой живёт змей-баран.

– А разве змей-бараны существуют?

– Конечно, существуют. Именно такой змей и живет там.

– Это змей или баран?

– Это огромный змей, а кричит как баран.