Поветрие - II. Аннеска

Воистину – сия панорама была моим спасением от греха, ибо телесная истома в одночасье прекратилась, уступив место отвращению, отчего мое естество преисполнилось скверной и обратилось к постыдной рвоте. И мне следовало славить Господа за сей исход, ибо эти страдания были самым малым из того, что я могла бы претерпеть за свои пагубные помыслы.

Немалое количество времени я потратила на то, чтобы привести плоть растерзанного юноши в благообразный вид, освоив вместе и портняжное дело, и искусство врачевания. Но это было только начало, ведь требовалось придать достойный, насколько это было возможно, образ и иным усопшим, коих под сими сводами было около пяти десятков. Более всего я нуждалась в чистой воде, дабы омыть хотя бы лица – у кого они все еще были целы. К вящей радости своей я решила эту задачу, отыскав в одном из дальних углов святилища уцелевший комод, где обнаружилась церковная посуда. Мне не оставалось ничего другого, кроме как расставить ее по всему храму в тех местах, где ее нутро могли наполнить редкие капли дождевой воды, попадающей в церковь сквозь уже упомянутую худую крышу. Как только одна из плошек наполнялась до краев драгоценной субстанцией, я стремилась как можно скорее обработать хотя бы одно тело и вернуть плошку на место, ибо дождь снаружи мог закончиться в любой момент, а потребность в воде была велика.

И все-таки, даже имея на то великое желание, я не могла подготовить к погребению всех, кто находился в церкви, равно как и обеспечить само погребение. Поэтому, вернувшись к алтарю и прикоснувшись к своему нательному кресту, поверхность которого была холодна, словно северный лед, спящий близ прибрежных скал, где свили гнезда морские птицы, я с великим опозданием приступила к чтению заупокойной молитвы.

Волнение довлело над моей душой и слогом, отчего речь моя множество раз обрывалась. Когда же происходила эта постыдная запинка, божественный свет, все еще питающий окружающее пространство, мерк, а во тьме, вновь приходящей ему на смену, будто бы возникали фигуры неких существ, похожих на человеческие. Впрочем, это было не более чем навязчивое наваждение.

«Спите спокойно, добрые люди! Пусть божественная благодать, что удивительна и непостижима по природе своей, коснется души каждого из вас. Примите же наконец свою телесную смерть во спокойствии и мире. Аминь!» – таковыми были мои последние слова, увенчавшие пение погребального напутствия душам убиенных, чьи тела уже давно лежали бездыханными.

Завершение церемонии ознаменовалось излитием нескольких капель мира, предусмотрительно подготовленного мною, в уста каждого из покойных, а также трижды пропетым антифоном в сочетании с великим славословием. В пении я была и священнослужителем, и хором, вынужденно возлагая на себя в единственном лице те функции, которые они выполняют в церковной традиции.

С окончанием церемонии божественный свет вокруг алтаря предсказуемо померк, а упокоенная плоть перестала источать богомерзкий запах. Что как ни это свидетельствовало о том, что эти души были теперь приняты Богом, а я соприкоснулась с еще одним чудом его?

Едва оказавшись за церковными дверьми, я впервые за долгое время ощутила радость, ибо содеянное мною было хорошо. Да и могла ли я чувствовать себя иначе, если непроглядная туманная дымка и дождь обратились в прошлое, уступив место золотистому рассвету и началу нового дня? Могла ли я не пребывать в воодушевлении, если всецело серый небосвод вдруг исцелился от недуга вселенской меланхолии, явив свой истинный и приятный сердцу сапфировый лик?..

Признаться, я даже не успела насладиться этой отрадой, ибо предо мною вскоре появился ангел в белоснежных развевающихся одеждах. Приблизившись ко мне, он молча даровал мне благословление, дотронувшись до моего чела перстами. И прежде, чем я смогла что-либо сказать ему, он уже исчез, забрав с собою лазурный цвет небес и укрыв их тенью столько знакомого уныния.

Зная, что истолковать сие явление мне не под силу, я искренне вознесла еще одну благодарственную молитву Господу, а после поспешила вернуться в знакомое мне поселение, дабы возвестить людям об исполнении их просьбы – о том, что души их близких получили последние почести в этом мире и что теперь их сон может быть спокоен.

Вскоре стук моих деревянных башмаков по каменной дороге вновь стал единственным звуком, связывающим меня с бренным миром. Чем дальше я удалялась от церкви, тем сильнее меня обступал проклятый туман, вновь родившийся из небытия.

Безликие фасады домов Богом забытого поселения встретили меня прежним безразличием. Хотя нет – что-то в них все же изменилось. Теперь они загадочным образом стали оттенка гранита или подобного ему камня. Если бы мой разум не был переполнен сонмом впечатлений, я бы непременно задалась вопросом о причине сей метаморфозы, но мои раздумья были прерваны странным звуком, похожим на треск погремушки. Сперва я не заметила ничего необычного. Однако стоило мне немного подождать, как из-за угла одной из лачуг показался странного вида человек. Он был облачен в бесцветную рубаху, обтягивающие рейтузы цвета спелого винограда и деревянную, с загнутыми носами, обувь. На голове незнакомца покоился пурпурный колпак неимоверной длины с голубоватым бубенчиком на конце. Чудак держал в руках трещотку, неуклюже взмахивая ею время от времени, дабы заставить ее звучать.

Лицо причудливого субъекта было совершенно лишено волос и сильно напоминало младенческое. Имелось в нем и что-то еще – неестественное, несуразное и нелепое: его черты как бы застыли, а взгляд ассиметрично расположенных глаз был совершенно равнодушен ко всему, что происходило вокруг. Возможно, в них отражалось только бездумье, вселенская глупость и тому подобные вещи. Все это вкупе с полном отсутствии бровей вызывало у смотрящего дрожь и оторопь.

Я укорила себя за то, что столь пристально разглядывала незнакомца. Он не замедлил тут же ответить на мое внимание и, продолжая размахивать трещоткой словно стальным клинком, начал стремительно приближаться ко мне. Когда между нами осталось не более пяти шагов, он резко остановился и, подняв руки к небу, произнес нараспев высоким, но мелодичным голосом:

– Посланница святой Девы, Спасительница убогого поселения, укротившая волчью ярость и совладавшая с мертвыми, наконец-то вернулась!

– Кто вы? – вопросила я с удивлением.

В ответ чудак подскочил ко мне и, игриво коснувшись трещоткой моего плеча, продолжил:

– Усмиряющая волков ловка и отважна! Но качества эти – ничто по сравнению с небытием, над которым не властен даже сам Господь!

– Что за вздор ты несешь, прокаженный? – возроптала я, совершенно обескураженная его богохульными речами.