Василий Щепетнев - Чёрная Земля

Уже почти в полной темноте он натолкнулся на дверь – массивную, кованную. Никифоров попробовал толкнуть. Странно. Показалось, будто подалась она, подалась и тут же вернулась на место, словно навалились изнутри, прикрывая. Да нет, ерунда. Он толкнул еще раз, но – вполсилы, почему-то не очень и хотелось ее открывать. Нет, не дрогнула. На ключ, верно, заперта.

Он поднялся наверх.

– Ты… Ты где был? – Василь смотрел на него сердито и встревожено.

– Просто…

– Нет, я не к тому. Ходи, конечно, где хочешь. Хозяин здесь. Я только подумал, что ты ушел, убежал.

– Убежал? – Никифоров удивился. Чего-чего, а бежать… – Зачем?

От кого, скорее, но он не сказал вслух, удержался.

– Вот и я думаю, что такой парень, как ты, не побоится бабьих страхов.

– Каких это?

– Пойдем, – вместо ответа заторопил его Василь. – Голодный же весь день, харчеваться будем.

Но пошли они не наружу, а в келью.

– Здра… Здравствуйте, товарищ Купа! – этого Никифоров ждал меньше всего.

– Садись, – махнул рукой товарищ Купа. Сам он устроился на лежаке, сидел прямо, не прислоняясь к стене.

Никифоров сел на табурет. Василь поднял откуда-то сумку, поставил на тумбочку.

– Ну, пора бы и заправиться.

Говорил он как бы шутливо, но ни Никифоров. ни товарищ Купа не отозвались улыбками. Да и с чего улыбаться?

– Еда настоящая, добрая, еда простая! – приговаривал Василь, раскладывая припас. Настоящая, настоящая еда. Казанок теплой вареной картошки, сало, лук, домашний сыр, малосольные огурцы, еще что-то. И штоф виноградной водки.

– Ты ешь, ешь!

– А вы?

– Разве компанию составить… – Василь отщипнул кусочек хлебца и начал неспешно жевать. Товарищ Купа не шелохнулся.

– И выпить молодцу не грех, – плеснул из бутылки Василь. – Будем!

Никифоров хлебнул и закашлялся. Смерть-водка!

– Закусывай, закусывай!

Стало приятно, добро, еда показалась необыкновенно вкусной, хотя спроси его, что за вкус – не ответил бы.

– Здоровый мужик и есть должен здорово, – подкладывал еду Василь. Никифоров благодарно промычал, давясь куском толстой жареной колбасы.

– А теперь повторим!

Водка пришлась по душе, взбодрила, зажгла.

– Ну, вот что, – товарищ Купа заговорил, и Никифоров почувствовал – захолодало, что ли. Впрочем, водка грела хорошо, основательно.

– Вот что, – повторил товарищ Купа. – Ты – человек наш, Василь за тебя ручается.

– Наш. Весь в батьку. Я с батькой его – хоть в пекло готов был.

– Дела деревенские ты представляешь.

– Да, да, конечно, – закивал Никифоров.

– Много нечисти кругом, мрази. Плюнь – в гада попадешь. Дочь… Дочь убили, и теперь… – голос его пресекся, он остановился перевести дух.

– Ты… Вот, полегчает, – подал стакан Василь, но товарищ Купа отвел его руку.

– Не время. После. Вот, парень, какие дела. Мало, что убили, так опорочить мертвую хотят. Мы ей похороны готовим, наши, большевицкие, а они слухи распускают, баламутят народ. Ты, чай, слышал?

– Нет.

– Опозорить хотят. Сорвать похороны подбивают. А наши… – он опять замолчал.

– Подвела комса, – пояснил Василь. – Разбежались ребята, попрятались. Стойкости в них нету, закалу. Чуть до крови дошло – сдрейфили. Незрелые.

– До крови?

– Я это так, к примеру. До дела, имел ввиду.

– Но и кровь… – товарищ Купа, наконец, налил и себе.

– Да, конечно. Алевтина жизнь свою не пожалела…

– Ее и не спрашивали, Алю. Убили, и все. Найти, найти, кто сотворил, я бы… – он скрипнул зубами. Никифоров раньше думал, что это просто говорится так – скрипеть зубами. Теперь вот услышал.

– Ищу, – Василь посуровел внезапно, вдруг. Сползла улыбка, и лицо стало – другим. Сухим, хищным. И старым.

– Ищи, – с силой сказал товарищ Купа.

– И он нам поможет.

– Я? – вообще-то Никифоров ждал что-то подобное. Зря, что ли, пришли они сюда?

– Ну, да. Они, те, то есть, кто виноват в смерти Али, обязательно попытаются сорвать похороны. Наших то запугали, вот никто и не хочет эту ночь здесь провести. Тут как раз такой парень, как ты, и нужен: смелый, сообразительный, с ясной головой.

– И что… что мне делать?

– Да ничего неподъемного. Показать, что не боишься их. У тела посидишь, пусть видят, товарища нашего мы не бросаем. А я…

– Мы, – поправил его председатель сельсовета.

– Мы тут неподалеку будем. Схоронимся и посмотрим, кто попытается помешать тебе. Тогда мы его и возьмем.

– Этой ночью?

– Этой. Последняя ночь, понимаешь… Фимку напугали крепко, убежал мальчуган из села, боится.

– Кто напугал?

– Кабы знать… Нет его, и спросить не с кого. Ты давай, наворачивай, сила пригодится. А мы…

– Пойдем, – товарищ Купа поднялся – тяжело, механически.

– Да, мы пойдем. Ты помни – ночью мы рядом будем, зови, когда понадобится. А дверь заложи изнутри, спокойнее будет.

– Дверь?

– Ну, вход в клуб. Дуб, в пять пальцев, не прошибешь. А станет гад ломиться, мы ему белы руки за лопатки и заведем… Бывай!

– Я, парень, крепко надеюсь на тебя. Не подведешь – и я не забуду. Слово даю, – товарищ Купа постоял минуту, а потом двинулся к выходу.

– Не провожай, – шепнул Василь и поспешил вслед.

Ага. Понятно. Ему же с дочкой, с Алей побыть хочется. Одному.

Мысли у Никифорова вдруг начали разбегаться, каждая – сама по себе. Он попытался сосредоточиться. Что-то… Что-то промелькнуло, а – не ухватил вовремя. Теперь жди, когда снова забредет в голову.

Бутыль оставалась почти полной. На три четверти точно. И пусть, он решил – довольно. Есть расхотелось, он почти насильно дожевал пук луковых перьев.

Значит, пришла очередь и ему пободрствовать. Совсем, совсем как настоящий монах, не зря кельей обозвал свое жилье.

Тут Никифоров вспомнил прошлую ночь. Да уж, нашел монаха. А если Клава придет нынче? Неловко получится. Да не придет, она же с товарищем Купой работает, знает, что ему ночью этой другую заботу нашли.

А все-таки, вдруг придет?

Он посмотрел в окно. Ночь пока неблизко. Странно как-то день идет – приходят, уходят… А Василя с товарищем Купой не видать. Не вышли из церкви. Ничего, можно и подождать.

Незаметно для себя Никифоров задремал. Не очень и противился тому: сыт, пьян, делать все одно нечего. Думал полчасика придавить, а поднялся – синеет в келье, особенно по углам.

Проспал, проспал.

Ничего он не проспал. Вечер только накатывался, тихий, покойный. Он прошел коридором. Никого нет, конечно. Давно ушли и Василь, и товарищ Купа.

Он немножко погулял вокруг церкви, заодно и обстановку проверил. Ничего подозрительного. Да рано, рано еще. Солнце только село, луна едва взошла. А хорошо, что луна полная, никто незаметно не проберется.

Никифоров ополоснулся у колодца. Голова не болела, напротив, бодрость переполняла его. Свежий воздух, еда. Отдых, просто курорт.