Александр Брейтман - Персона нон грата. Полная версия

Вечером следующего дня во дворе общежития появился чёрт. Ну, не совсем чтобы чёрт, а ловкий в движениях, с нагловатой уличной повадкой и быстрыми азиатскими глазами, смуглый и черноволосый парень по кличке Чёрт, бывший в большом авторитете у местной шпаны разного статуса и калибра. Он был дружком той самой приводимой в чувства «несчастной». Видимо, с её подачи (а девушке совсем не хотелось возвращаться под надзор мамы в глухую сахалинскую деревню) он «наехал» на меня, несколько истерически угрожая расправой, если я «не дай боже»» предприму что-то против нашей скромницы - праведницы . Представление происходило на глазах замерших в ожидании и некотором даже предвкушении обитателей мужской половины общежития, а так же и кое-кого из местных. В голове моей наметился некий план, и я, сославшись на позднее время и серьёзность темы, предложил наехавшему перенести разговор на завтра в воспитательский кабинет. Без посторонних глаз. Видимо, польщённый предложением, он, не заметив коварства, согласился. И тут же потерял главное своё преимущество – улицу и тёмное время суток. Теперь предстояло играть уже на моём поле , и тут главным было не лохануться и суметь нащупать нужные кнопки в душе моего завтрашнего забубённого гостя.

И вот сам Чёрт явился ко мне на переговоры. Они, используя клише советской дипломатии, проходили в атмосфере дружбы и взаимопонимания: заранее подготовленный и лежащий на письменном столе «меморандум» был передан заинтересованной стороне. В нём излагалась суть вчерашнего инцидента со всеми отягчающими угрозами… Прочитав, Сергей (у чёрта оказалось вполне человеческое имя) поспешно разорвал изложенное на двух станицах машинописного текста. Пояснив, что точные копии этого же документа в виде заявлений директору училища и местное отделение милиции лежат в сейфе (а мой гость, как чёрт ладана, избегал любых контактов с представителями правопорядка), я предложил ему договориться полюбовно: я никак не препятствую (я и пробовать бы не стал) его романтическим встречам с нашей воспитанницей и закрываю глаза на её сверх установленного порядка поздние возвращения, а он – обеспечивает мою личную безопасность на «подведомственной» ему территории и защиту от попыток проникновения местных «мачо» в женскую половину общежития тем или иным способом. Так всего лишь через пару дней была подвергнута вторичному испытанию «на слабо» правильность моего педагогического выбора. Следует признать, что договор с Чёртом, хоть и не скреплённый кровью, ни разу не был нарушен не одной из договаривающихся сторон.

Проработав четыре месяца на ответственном поприще воспитателя технического училища, я уволился, идя навстречу устному пожеланию директора, крайне болезненно воспринявшего мои конструктивные предложения по реорганизации работы общежития.

Эх, товарищ директор, отнесись он внимательнее к конструктивным предложениям молодого воспитателя, может быть, и не завершилась бы так скоро его карьера на доверенном ему партией и народом высоком руководящем посту!

Мало сменить учительское перо на мастерок штукатура-маляра, нужно ещё суметь удержать его в слабых интеллигентских руках. Штукатур-маляр или даже плиточник-мозаичник с дипломом филолога в кармане, конечно, дело вкуса. А вкус, как счёт в банке: либо он есть, либо его нет. Хотя, как утверждают сведущие люди, и то и другое – дело наживное. И я оставил на неопределённое время сомнительную, что ни говори, интеллигентскую среду (будь то даже и учительская кафедра) ради смычки и суровой выучки в рядах передового класса. Чтобы, как сказал поэт, «класс влиял на вас», нy и, конечно, способствовал…

Как и семь лет назад я вновь очутился на том же строительном участке того же управления. На сей раз – в корейской (эмигранты из КНДР) бригаде штукатуров-маляров. Там было и несколько русских. Бригадирствовал тогда Чон Ду Хван (для простоты – Николай Кван). Бригада выезжала по нарядам для выполнения штукатурно-малярных работ на те или иные объекты. Когда работы не было ( не завезли , не согласовали , не учли …), бригада вскладчину посылала гонца в ближайший вино-водочный магазин… Гонцом был пьяница и шестёрка Юра, типичный продукт советского конформизма. В очередной раз, трепеща от предвкушения, Юра доставил к общему обеденному столу красное креплённое вино-бормотуху и белую водку. Закуски, включая неизменно жгучую корейскую кимчи, мы приносили с собой. Пока Юра бегал , у нас с бригадиром завязался интересный разговор. Чон Ду Хван, в свободное от штукатурно-малярных работ время, был отчасти романтиком, отчасти – философом. Помню его риторическое вопрошание:

– Что есть любовики ?»

И его же вариант ответа:

– Любовики – это как нераспустившийся цветок ! Знаешь ? Какой аромат ! Когда распустился, уже нет любовики ».

Я не избалованный такими разговорами в рабочей бытовке активно включился в обсуждение. В этот момент и вернулся Юра с сумкой. Надо сказать, что за'день-за'два до событий, Юра, раздражённый моими инвективами в адрес тех, кто не согласовал и не учёл , учил меня жизни: « Студент, не суетись. Наше дело телячье – обосрался и стой ». Конечно, стоять по горло в г…, не совсем удобно (хотя, может быть, и тепло); но боюсь, для многих моих соотечественников эта «мудрость» давно стала основным правилом жизни. С возвращением гонца наш диалог с бригадиром временно прервался, чтобы затем с новым градусом возобновиться. Захваченный разговором, я стоял в дверном проёме нашей бытовки-вагончика. Бригадир оставался за столом. Где в этот момент находился Юра – было совсем не интересно. И тут я справа получаю удар кулаком в лицо. Очки летят на пол, оставив на переносице кровавый след металлического наносника. С закипающей яростью бросаюсь на обидчика и… оказываюсь в руках своих корейских товарищей . Они, дядьки почтенного возраста, просят меня, как сына , остыть и успокоиться… Разговор продолжился. Я как будто даже и забыл про Юру. Да вот он – не забыл, и через несколько минут я получаю ещё один боковой удар… Опять очки летят на пол, опять корейцы перехватывают и удерживают меня… Юра с позором изгоняется из бытовки… Но теперь уже с холодной яростью я наблюдаю за происходящим: дверной проход свободен – я выпрыгиваю из вагончика. И вот уже Юра смят и сбит с ног, а я, не думая о последствиях, бью своего обидчика ногами по лицу… Теперь спасать уже надобно Юру… Признав справедливость возмездия, бригадир мудро отправляет его домой.