Олег Мамонтов - Лекарства для слабых душ

Всё-таки женщины по-прежнему с тревогой посматривали на Чермных, покоробленные его грубостью на собрании. Разговор за столом не клеился. Чтобы снять напряжение, Лоскутова включила магнитофон. Под разухабистые звуки шлягера Надежды Бабкиной «А я мальчиков люблю» Чермных наклонился к Лоскутовой и что-то тихо прошептал ей. Та, покрасневшая от выпитого вина, приглушённо засмеялась:

– Да ну вас, Сергей Борисович! Какой там ночной клуб, какой театр! Вечером мне бы только доползти до своего порога. У самой каждый день такой театр, что уже ни на что сил не хватает!

У Шаркова от неожиданности ёкнуло сердце: вот это откровение! Лоскутова призналась в том, что разыгрывает спектакль! И так это совпало с его мыслями о том, что на самом деле происходит в «Надежде»: что события разворачиваются здесь по тщательно продуманному и жестокому сценарию!

Задумавшись, Шарков не сразу уловил устремлённый на него взгляд Чермных. Тот, всматриваясь в него поверх бокала, с насмешкой спросил:

– Заскучал оттого, что нельзя выпить? А ты рискни!

– Я ему рискну! – отозвалась за Шаркова директриса. – Пусть рядом со мной хоть один человек не пьет. От пьяниц да и вообще от мужиков одни огорчения.

– Да, наслышаны про твоего зама. Как он?

– Ни царапины. А машина – вдребезги. Лучше бы наоборот.

– Печально. Но ты же без машины не останешься. Так что не стоит хандрить. А то некрасиво, когда вечерами изящная дама тоскует одна с бутылкой. Да ещё курит без конца…

Лоскутова натянуто засмеялась в ответ.

Дверь отворилась, и на пороге показалась Акопова:

– Сюда никто не заходил? К нам проник посторонний! Высокий такой, в чёрной куртке. Буркнул, что к мастеру ему нужно, и сразу рванул мимо меня. Я заподозрила неладное, вышла из ателье, закрыла снаружи входную дверь и прошла через магазин. Уже минут пять, как он где-то в ателье. Наверно, надо милицию вызвать.

Лоскутова с волнением взглянула на Чермных:

– У нас, кажется, происшествие…

Чермных усмехнулся:

– Нужен вышибала? Что ж, могу тряхнуть стариной…

– Я только сейчас вспомнила, что дверь своего кабинета не закрыла, когда меня срочно позвали в цех, а оттуда я сразу сюда. В кабинете у меня верхняя одежда и золотые часы со сломанным браслетом, которые я собиралась отдать в мастерскую. Пойду посмотрю…

Лоскутова порывисто встала из-за стола, и следом за ней, грузно опираясь о столешницу, поднялся Чермных. Но она положила ему руку на плечо, удерживая на месте:

– Без вас разберутся. Наверно, просто какой-то пьяный. Или хахаль какой-то портнихи. Нужно только закрыть дверь в кабинет.

– А если он не только пьяный, но и буйный?

– Мы, женщины, легче их успокаиваем. А у мужиков сразу мордобой…

– Ну, смотри…

Лоскутова поспешно вышла. Было слышно, как в коридоре дробно застучали её каблучки.

Прошло ещё несколько минут, и в закройную снова заглянула Акопова, объявила звенящим от волнения голосом:

– Незнакомец сейчас в фойе! Ему так просто не выбраться! Лишь бы не разбил витрину! Давайте все туда!

Из-за спины Акоповой, из коридора, послышался нарастающий шум голосов. Чермных и Шарков вскочили, бросились в коридор. За ними высыпали остальные. Теперь крики доносились из фойе, и все устремились туда. Сквозь толпу женщин Шарков сразу не разглядел незнакомого высокого парня, почти прижатого к стеклу витрины, тревожно озиравшегося, как затравленный зверь. В его глазах застыло потрясение, но расслабленный, вялый рот, казалось, слегка улыбался, как это бывает у истериков после приступа. Шаркову почудилось даже, что молодой человек дрожит. Подбадривая друг друга криками, бабы всё теснее надвигались на незнакомца. Тут же рядом оказался почему-то и Михалин, которого не видно было ни на собрании, ни за столом в закройной. Наверно, он заходил к одному из арендаторов, а показаться Лоскутовой на глаза не посмел.

Шарков ухватил общее в облике Михалина и незнакомого парня: оба рослые и вместе с тем жалкие. «А парень совсем зелёный», – мелькнуло в его сознании. – «И не похож на блатного. Такого бабы запросто могут побить».

О том же, наверно, подумал и Чермных, который раздвинул толпу и вплотную подошёл к парню, заслонив его от женщин.

– Дать ему по шее! – требовали злые женские голоса. – И пусть вывернет карманы! Пусть покажет, что взял! Нечего косить под немого или дурачка!

Чермных негромко приказал парню:

– Ну-ка, показывай, что у тебя в карманах…

Тот послушно выгреб из кармана своей куртки женские золотые часы и молча протянул их Чермных. В толпе ахнули и взволнованно закричали:

– Это он украл! Лилия Витальевна, посмотрите, это ваши? Да где же она? Где Лилия Витальевна? Её здесь нет! У себя в кабинете она, что ли? Не случилось ли что с ней?

– Кто-то побежал искать Лоскутову. Через минуту из коридора донёсся истошный бабий крик:

– Лилия Витальевна убита!

Парня с понурой головой, спрятавшего глаза от яростных взглядов толпы и яркого света люминесцентных ламп, развернуло точно пружиной навстречу устремлённым на него взорам. Негромко, но с отчаянной решимостью, заклиная каждого взглядом своих карих глаз, он проговорил:

– Я не убивал. Слышите? Не убивал!

К нему подскочил рыжий арендатор Шаев, вывернул все его карманы, нашёл нож и не сдержался: широко размахнувшись, сильно ударил его кулаком по лицу. Удар оказался хрястким, хорошо слышным, как показалось Шаркову, даже на другом конце фойе. Парня швырнуло на витрину, однако он не разбил её закалённое стекло и удержался на ногах. Шаев с досадой обернулся к толпе:

– Ну чего вы ждёте? Вызывайте милицию!

4

Уже через неделю после гибели Лоскутовой «Надежда» развалилась. Чермных нового директора назначать не стал. Протомившись несколько дней без дела, все женщины согласились на предложение, переданное из конторы Чремных Ларисой Крохмаль: написать заявления о расчёте, чтобы наверняка и поскорее получить свою задержанную за два-три месяца зарплату. Вместе со всеми рассчитался и Шарков. Он вернулся к занятию, которым промышлял раньше, – к частному извозу. Это был плохой, ненадёжный заработок, но выбирать не приходилось.

Однажды в разъездах по городу, притормозив перед светофором на перекрёстке в центре города, Шарков машинально бросил взгляд на тротуар и заметил неторопливо шагавшего Дмитрия Каморина, своего бывшего соседа, которого давно не встречал. Несмотря на шестнадцать лет разницы в возрасте, они когда-то раза три ходили вместе на рыбалку и с тех пор сохраняли дружеские чувства. Почему-то (может быть, оттого, что у него было скверно на душе) Шарков поспешно опустил стекло и негромко позвал:

– Диман!

Каморин недоуменно пошарил взглядом вокруг себя. Отчуждённое удивление сменилось на его лице застенчиво-радостной улыбкой, когда он разглядел и узнал Шаркова.