Валерий Осинский - Книга желаний

Под утро Олтаржевскому позвонил Гуськов.

Осоловевшая от усталости Нэла слышала, как они ругались по скайпу. Гуськов орал, что Олтаржевский «его предал», «лёг под них», требовал «убираться». За закрытой дверью слышалось «бу-бу-бу» Олтаржевского.

Олигарх не звонил сутки. Затем сухо поблагодарил приятеля за переговоры: он сохранил деньги и власть.

Тогда-то соратники Гуськова заметили: преемник внимательно слушал, говорил мало, но решения принимал верные. Шепотком ёрничая над его указаниями, искушенные доки с изумлением находили, что исполняют свои же предложения. Преемник не мешал им работать! Он не лез в экономику и финансы, не лез в хитрости медийной игры, но, согласуясь со здравым смыслом, поступал разумно – разрозненные операции компаний складывались в стройный пазл. Он умел убеждать.

О нём заговорили как об удачной замене Гусю.

– Поработайте над имиджем. «Рубаха-парень» раздражает власть, – посоветовал Бешев.

Олтаржевский, пересилив себя, «попробовал».

Ему наняли известного имиджмейкера Гари Локтева. Локтев изучил биографию клиента и из «темной лошадки», каким Олтаржевского рисовали СМИ, стал лепить образ храброго ветерана: неразгаданная загадка, орденоносец среди «жирных котов» и «воров». Интеллигентный, образованный, умный, волевой, жесткий, дисциплинированный, выдержанный, корректный, вежливый, уравновешенный и хладнокровный – всё это Олтаржевский узнал о себе из газет. Ложь его раздражала. Но пока болтовня не мешала работе, он не обращал на неё внимания. Для рядовых сотрудников он стал спасителем компании. В отличие от барствующего скандалиста Гуськова, преемник ни с кем не ссорился и уважал людей.

Олтаржевскому посоветовали быть «пластичнее»: посещать тусовки, чтобы к нему привыкли, шутить, чтобы все видели – он «живой». Он не курил, но мог пригубить вино. Как ни настаивал Локтев, Вячеслав Андреевич наотрез отказался заводить собаку или кота (чтоб подчеркнуть доброту!) – о Джойсе Вячеслав Андреевич не распространялся.

Ему сшили костюмы по фигуре. Подобрали галстуки: синие, серые, красные. Но костюмы так и остались висеть в шкафах – на работе Олтаржевский появлялся в свитере и джинсах. Эту странность списали на его стиль.

Олтаржевский быстро находил язык с людьми – московские чиновники охотно работали с ним. Знакомства Вячеслав Андреевич использовал как инструмент. «Подарками» цементировал «дружбу». По его мнению, чиновники были не плохие и не хорошие. Такова система, и даже умнейшие из них изменить ничего не могли.

Решили, что Гусь подобрал приятелю хороших советников или у того есть тайный покровитель. Там, где сам Гусь пёр напролом, новичок осторожничал, и у него получалось.

Олтаржевский же словно наблюдал за собой из-за толстого стекла. Снаружи мельтешили люди, суетился он: встречался с детьми и женами, которым стал вдруг нужен; созванивался с «друзьями», которые обиделись, что он их «забыл»; он что-то где-то для чего-то делал. По другую же сторону стекла бесстрастный наблюдатель просчитывал мысли, слова, поступки, свои и чужие, решал, полезно это или нет для дела. Он пробовал объяснить свою удачу. Вспоминал пережитый ужас на Тверской. С опаской рассматривал в зеркало лицо, волосы, руки – не постарел ли? Делал понедельные «селфи» и сравнивал фото: считал морщины на лбу, у глаз. Свои страхи объяснял нервным напряжением. Убедившись, что не изменился, постепенно привыкал к власти над людьми. Он стыдился этого ощущения и наслаждался им, как ненаигравшийся ребенок.

Сотрудники холдинга заметили: на переговоры Олтаржевский носил блокнот в старинном кожаном переплете, но ничего в него не записывал. Вячеслав же Андреевич не расставался с книгой, как с талисманом, который приносил удачу.

Олтаржевский переселился в роскошный особняк Гуся и первое время жил там, как в гостях: пользовался лишь спальней и библиотекой. Управляющий показал ему дом.

Вячеслав Андреевич не подозревал, что у Гуся с его богатым художественным прошлым такой убогий вкус. Дорогущий хлам – посуду, вазы, статуэтки и картины – Гусь вывез или распродал. Но по углам и на стенах, как в провинциальном музее, пылились рыцарские доспехи и оружие, на тяжелых портьерах мохнатилась серая пыль.

Очевидно, Гусь пытался воссоздать некое подобие родового замка.

Всю рухлядь Олтаржевский приказал сложить в подвал и пригласил дизайнеров, чтобы обновить особняк. На время он перебрался на Тверскую, да так там и остался – в старой Москве ему было как-то уютней.

Он гонял по ночному городу на новеньком красном «Феррари» – одно из немногих удовольствий, которое вошло у него в привычку. Ночные клубы и кичливые тусовки не любил: те же физиономии, те же разговоры ни о чём.

Как-то ночью он подкатил в безлюдный двор своей коммуналки – скученные авто вдоль тротуаров, песочница посреди деревьев, пёстрая лесенка на детской площадке. На скамейке темнел силуэт – кто-то сидел в позе извозчика, с банкой пива в одной руке и красным огоньком сигареты в другой. На кухне коммуналки горел свет: Вячеслав Андреевич представил, как Вова басит пьяную чушь пустоте; вспомнил квартирные скандалы, убогий быт. В сердце ничего не шевельнулось – ни грусть, ни отвращение. Он подумал, что никогда не вернется сюда. Тайные надежды на бегство к прежней жизни неосуществимы, потому что в душе уже притаился страх потерять недавно полученное.

Назавтра он попросил Бешева нанять риэлтора и продать комнату.

Но и работа не приносила Олтаржевскому удовольствия. Газетные публикации и телевизионные программы мусолили жёлтые скандалы и дутые сенсации, собирали под них рекламу. Талантливые профессионалы рассказывали людям гадости о других людях, бессовестно перебирали помойку человеческой низости, и Олтаржевский участвовал в этом, хотя всю жизнь был убежден: надо воспитывать вкусы читателей и зрителей, как воспитывали вкусы публики Третьяков, Цветаев, Бурылин. Идеалист в душе, он верил, что добро непобедимо, как мечта человека о счастье. На этих нравственных началах, на «честном купеческом слове» веками держалось русское предпринимательство. Тут же он уговаривал себя, что изменить людей не может. А значит, обречён воевать с ветряными мельницами, вместо того чтобы сжечь их. Он убеждал себя: лучше делать то, что не нравится, но то, что нужно людям, чем дряхлеть в коммунальной конуре забытым стариком и из милости за гроши править бездарные тексты для бульварных изданий. Он всегда был начеку с новыми людьми, потому что за все время работы в компании так и не понял, что вдохновляло соратников Гуся на то, что они с таким рвением делали.

По совету Бешева Олтаржевский вёл в еженедельнике колонку редактора – чтобы его «лицо примелькалось». Советовался с соратниками Гуся, чтобы знать, о чём они думают. Слушал предложения рядовых коллег: они знали его в лицо и считали своим.