С. Егоров - Байки из баньки

Не то что бы терплю, а с удовольствием терплю. От волн горячих, терпких, что Виктор веничком нагоняет, удовольствие получаю. Водички на каменья подкидываю, по мере надобности, чтоб температуру подходящую поддерживать. Правда, Виктор осаживает, говорит, чтоб не частил. А как не частить, коль я дорвался до этого дела, руковожу, так сказать. Очень мне приятно, когда он не просто кряхтит, а орать на меня начинает. Он орёт, а мне приятно, он сильнее орать начинает, а мне ещё приятней. Конечно, когда садистом обозвал, пришлось пыл свой убавить малость. Совсем малость не получается, не получается и всё тут. Да и как убавить, когда интересно посмотреть, как человек так быстро окраску меняет. Вот только что малиновый был, а вот уже крапинками пошёл. Я ещё поддал, на его крик внимания не обратил. Вот, а теперь ещё и пятнами пошёл, прям переливчатыми пятнами, в некоторых местах весьма заметными, даже пупырчатыми, настоящая мимикрия произошла.

Я заволновался, не потому что он так видоизменился, а потому что он кару мне, когда выйдет, пообещал, ещё обещание своё словами непотребными сопроводил, даже обидными словами. Но он же отходчивый, буду надеяться, что обойдётся, не будет же он при девчонках кару мне устраивать. Но не удержался, напоследок ещё чуток на каменья плеснул, сам не знаю почему, само как-то получилось. Виктор с уханьем с полога скатился и в предбанник, еле посторониться успел, а то тоже бы скатился. Окатился он холодной водой, оделся и к девчонкам нашим рванул. Крикнул ему вдогонку, чтоб дверь уличную в предбанник открытой оставил.

Посчитал, что теперь я науку париться освоил, знаю, как друзьям приятное доставить, возомнил себя главным парильщиком, про себя, конечно, возомнил.

Зашёл в парилку, дверку прикрыл, залез на полог, поддаю помаленьку, веничком помахиваю туда-сюда, шлёпаю легонько, благодать, чувствую, что кожа как бы отслаивается. Хорошо сижу, душевно, дрёмотно, как у бабушки в детстве.

Пора выходить, а то Виктор с девчонками расслабляется, поди, помимо самовара, уже ещё что-нибудь достали, наверняка достали, поторопиться надо.

Открываю дверь парилки, чтоб в предбаннике одеться и оторопел!

Был я распаренный, а тут чувствую, волосы на ногах и дальше кверху дыбом встали, на голове тоже шевеление образовалось, и холодная испарина пробила, нехорошая испарина, липкая. Ноги почему-то потрясываться начали, и уже не испарина, а мурашки по телу вроде как забег устроить захотели.

Стоит он передо мной, здоровенный до невозможности, голова набок повёрнута, глаз красный, злющий, нехороший глаз и взгляд подленький какой-то.

Цветом на индейца похож, когда тот топор войны выкопал, такой же раскраски, переливается даже.

Растопырился так, что весь проход закрыл. Я дверь хлоп, хрясь – и закрыл, думаю. Присел, опять думаю, как быть, успокоился, мурашки, что забег устроить затеяли, вроде передумали, притихли, надолго ли? Не знаю. Потеть начал, я же в парилке. Приоткрываю дверь, а он, гад, опять смотрит кровавым глазом, да как вдарит по двери, сама захлопнулась. Тихонько щёлочку сделал, поглядеть, может, ушёл? Да где там, стоит, с ноги на ногу переступает, караулит, ирод, боится добычу свою упустить. Но я же не дичь какая, ещё совсем и не подранок. А он, гад, видно, измором решил меня взять, а потом ослабшего и того, тюкнет, и амба мне настанет. Обидно, жутко обидно мне стало.

Душа у меня нежная, а через этого гада ещё и нервная, не дай бог, станет, дёрганая.

Оглядел я себя, и что-то нехорошее мне привиделось. Ещё внимательнее оглядел, поподробнее. От этого «нехорошего» и «поподробнее» потеть усиленно начал, и мурашки вроде подзабытые шевельнулись, на моё предупреждение не реагируют, продолжают шевелиться, забоялись, как и я.

На всякий случай ковшиком, что для парилки предназначен, прикрылся, вдруг вцепится, тогда беда, полное надругательство над моим нежным, неокрепшим организмом произойти может. Нельзя этого допустить, никак нельзя. Я же жениться собрался, уже и о сватовстве подумывал, а теперь что? Ой беда, братцы, беда.

Хотел ковшик подвязать хоть чем, чтоб руки обе, все две, свободными были, а нечем. Что делать – не знаю.

Опять думаю, надо Витьку звать, чтоб выручал, ну не девчонок же, я же голый, а как звать, кричать – не докричишься, банька с толстых бревен срублена. Ага, придумал. Надо этого гада водой охолонить, он за порог предбанника выскочит, а я в это время дверь за ним закрою, ну и оденусь, а там видно будет. Беру ведро с холодной водой, отлил немного, чтобы одной рукой справиться, приготовился, духу набрал, приоткрываю чуть-чуть. Стоит, гад, караулит. Я водой в него хрясь, выскочил он из предбанника, я за ним, дверь быстро так захлопнул, доволен, хоть одеться можно. Да не учел я одного, что дверь в предбанник открывается внутрь, это в парилку наружу, только за одеждой потянулся, как дверь хрясь, и он стоит, уже оба глаза кровью налиты, холка до неба, кинжалы на лапах огромные, у меня на кухне таких ножей нету. Я тоже дверью хрясь – и уже в парилке, думаю, время-то идет, надо вспомнить, чем можно дверь припереть, что где стоит, я же первый раз в этой баньке, ага, вспомнил, там же лавка широкая стоит с одеждой, но дотянусь ли, чтобы дверь подпереть. Решил попробовать, деваться-то некуда. Опять взял полведра холодной воды, заметил – вода кончается, если такими темпами обороняться буду, и пот холодный смыть нечем будет.

Поскольку меня от нервного напряжения, то в жар, то в холод бросает. С трудом организм справляется с такими перегрузками.

А что, если его, гада, кипятком ошпарить? Он же тогда голый будет, слезет с него вся боевая раскраска, будем на равных, он голый и я. Потрогал воду, а чтоб не обжечься, с опаской, осторожно потрогал, чуть-чуть коснулся. Зря опасался, давно остыла, а жаль.

Но, как говорится, попытка не пытка. Приоткрыл дверь, стоит, гад, караулит. Я водою на него бабахнул, гад за порог, прижался я к двери, держу, а до лавки еле-еле одной ногой дотягиваюсь, дотянулся, а она ни с места, тяну сильнее, сдвинулась, пот опять с меня градом, то ли от парилки, то ли от страха. Дотянул, прижал к двери, доволен, аж заорал от удовольствия. Что съел меня, съел! Не на того напал. А гад бьется о дверь, да ничего у него не выходит. Давай, давай, стучись, так я тебе и открою. Сполоснулся, оделся, доволен, отдышался, повеселел, уже значительно повеселел. Хорошо отдышался полной грудью, вольготно.

Теперь я ого-го, теперь меня так просто не возьмёшь, не съешь. Хоть с солью, хоть без, теперь только выбраться, а там поглядим ещё кто кого.

Начинаю лавку потихоньку отодвигать, чтоб до своих докричаться, сделал маленькую щелку. Ору «Витька, Витька!», а там музыка играет, смех переливается, Витька вокруг девчонок «гоголем» ходит, обидно стало, как будто и нет меня вовсе. Думаю, ага, вон таз на гвоздике висит. Беру таз, ковш поддавальный и как начал колотить по тазу и орать «спасите, выручайте!». Первая оглянулась моя ненаглядная, не понимает, что там со мной, да видно, сердечко ёкнуло, подсказало.