Софья Апрельская - По раскаленному лезвию. Путь длиною в неосуществимую мечту

– Как пессимистично, ненавижу пессимистов, ещё одна причина тебя уволить.

Савва закатил глаза, а Мариан продолжал говорить не обращая на него внимания.

– Хочешь доплаты? Ну конечно… Всем людям нужны деньги. Деньги, деньги, деньги, только о них и слышу изо дня в день, уже тошно. За эту бумагу готовы сделать всё, как же это жалко.

Мариан выудил из кармана купюру и помахал ей театрально в воздухе. Резко поднявшийся ветер, вырвал её из пальцев и ловко подхватив, унес куда-то вдаль.

Савелий вздохнул, смотря ей в след, и закатил глаза, продолжая выслушивать недовольные речи Раевского. Они длились не долго, до того, как со стороны не раздался мужской голос и прервал Мариана.

Парни одновременно повернули головы к офису полиции, от куда спускался отец Миши, который был прославлен на всех телеканалах, как ответственный и строгий по всем качествам бизнесмен и предприниматель. Но самое главное, о чем не мог никто знать, то, что упускали все СМИ – это строгое отношение отца к своему единственному сыну. Мужчина воспитывал его один под чутким руководством всю жизнь, после того, как умерла его жена, Мише было всего три года. В какой-то момент строгое воспитание переросло в нечто, что походило на насилие, и лишь Мариан знал об этом. Знал, что под улыбкой и заразительным смехом друга кроется боль от побоев и увечий после семейных ссор.

– Что ты вытворяешь, пока меня нет дома? Я тебя спрашиваю!

– Ничего такого. В этот раз я ничего не делал, нас бы отпустили, но нам подкинули… – Миша не успевает договорить, а его уже хватают за шкирку и встряхивают чуть ли не над землёй.

– Да в кого ты такой пошёл?! Я тебя растил, воспитывал нормального человека, но ты вырос таким идиотом. Ты просто невыносим!

Мариан начинает возмущённо сопеть и поднимается на ноги, держась за фонарный столб. Глаза сужаются в недобром прищуре, а дыхание становится замедленней и глубже, будто готовится перед заплывом. Он чувствует, как в нем начинает закипать недоумение, а затем и гнев.

– Позоришь фамилию, уже ни кто не относится к тебе как к уважаемому человеку. Ты стал посмешищем!

– Я знаю, что для тебя обуза, хватит мне говорить об этом! Могу уехать, если так хочешь, чтобы ты бедный-несчастный не нёс на себе бремя.

Савва, ничего не понимающим видом, наблюдает, как мужчина тыкает телефоном в лицо Пискарева и начинает орать про какое-то фото. Миша, явно растерявшись, отвечает, что это лишь глупая шутка и в этом нет ничего такого. Мужчина грубо толкает парня в стену и блондин ударяется о неё спиной, падая в грязь. Рядом стоящая урна с окурками опрокидывается и осыпает его волосы и одежду. Он смотрит на отца с болью в глазах и опускает голову, утирая лицо рукавом.

Савва упускает тот момент, когда Мариан, срывается с места и с какой-то нечеловеческой скоростью рассекает воздух оставляя зв собой хлопья снега. Ногу простреливает болью, но из-за гнева он не чувствует её. Скрипя зубами, он несётся прямо на того идиота, что замахнулся на своего же сына, и не собираясь останавливаться, врезается в него всем телом. Мужчина впечатывается лицом в кирпичную стену и с криком отшатывается. Он тут же наносит удар, не слыша предупреждающего крика своего сына.

Кулак бьет в лицо Мариана, и он падает на снег, касаясь ледяной земли пылающей от удара щекой. Несколько мгновений он так и лежит, пытаясь решить: кричать ему от боли или от злости. Хотя это за него уже решил Миша, срываясь на яростный крик раньше. Мужчина же стоял в оцепенении, вытирая кровоточащую ссадину на щеке.

– Мариан? Что ты здесь… Господи, что вы оба здесь устроили? Я не хотел…

Парень тихо застонал, когда на его голову опустилась чья-то рука. Он открыл глаза и мутный силуэт, начал постепенно приобретать очертания. Савелий склонился над ним, едва заметно качая головой.

– Эй, ты как?

Мариан почувствовал, как тот коснулся пальцами его щеки и рассеченной брови. Он вздрогнул, резко отталкивая его руку от себя.

– Лучше некуда, – Раевский зажмурился, упираясь руками в снег, и поднялся на ноги без чьей либо помощи, встречаясь взглядом с отцом друга. – Извинитесь сейчас же.

– Я… Мариан, я виноват перед тобой и…

Парень поднимает руку, сердито обрывая его, и с каждым шагом приближается к негодующему мужчине все ближе.

– Извинитесь перед своим сыном. Извинитесь перед ним за то, что ему достался такой отец, который возомнил, что может прибрать все заслуги себе. Оттолкнул его сначала, а теперь обвиняешь во всех бедах его?! – Мариан чувствует медный привкус и сплевывает кровь на снег.

Миша подбегает к нему, найдя в себе силы подняться с земли, и пытается его остановить, но Мариан начинает от этого лишь больше заводиться и с каждым последующим словом, голос становится всё громче.

– Ты не имеешь права так обращаться с ним, ясно тебе или нет?! Ты должен гордиться им, должен поддерживать своего ребёнка и заменять ему сразу двоих родителей, но вместо этого ты…

– Достаточно, хватит выставлять меня тираном.

– …Поступаешь как идиот! Самый большой идиот, каких ещё повстречать. Если ещё раз ударишь моего друга, я сделаю так, что твоя кампания никогда не поднимется со дна, ты станешь банкротом, а твоего сына я найму на работу к себе. Буду процветать благодаря его идеям, благодаря его виденью на мир, а ты, глупец, будешь наблюдать в стороне и…

– Сосать.

Мариан резко повернулся к Савелию, который перебил его и, убрав руки в карманы, пожал плечами. В его взгляде что-то поменялось, но брюнету сейчас было не до этого, он согласно кивнул.

– Именно.

Мужчина покраснел то ли от злости, то ли от стыда, что его отчитывал молодой парень. Но в любом случае, он не мог ему возразить или что-либо сделать. Раевским переступать дорогу посмеет лишь глупец.

С окна соседнего дома послышалась одобрительные хлопки и выкрики. Молодёжь, как всегда, держала ухо в остро и, наверняка, засняла потасовку на камеру. Мариан недовольно фыркнул, отряхивая друга от пепла и мусора, а затем, дернул Мишу за руку, вынуждая идти за ним. Пискарёв, не говоря ни слова, оглядывался то на потерянного отца, то на парней, ведущих его прочь. Он ничего не говорил, однако, глаза его выражали столько благодарности, что слова были излишни.

– Мариан, подожди. Я поеду наверное домой с ним.

– Ты поедешь со мной. Мой дом всегда…

– Я знаю, – обрывает мягко Миша и улыбается, опуская взгляд под ноги. – Знаю, Мар.

– Так в чём дело?

– Не хочу оставлять его одного. Я ему нужен, знаю это, несмотря на то, что он мне сказал.

Из Мариана выходит некий неодобрительный звук и Миша ещё больше растягивает губы в улыбке, когда Раевский замедляет шаг.

– Эй, спасибо тебе.

– Я все еще против.

– Потащишь насильно к себе домой?