Пулатов Ф.Ф. - Правдивая История – Лживыми Словами

По дороге к себе в палату я остановился в комнате отдыха. Так как мест, чтобы присесть, не оказалось, да мне и не хотелось сидеть, я прислонился к стене напротив телевизора. С экрана лилось то же, что и с утра, только диктор поменялся, впрочем, по-моему, только лицо – тот же монотонный голос, тот же темный цвет пиджака, даже громкость была такая же. Понаблюдав за присутствующими, я резко захотел спать.

Из дневника

Любовь. Как можно относиться к этому высокому чувству с таким пренебрежением? Я себя спрашивал, как можно вот так взять и создать союз с женщиной в надежде найти любовь чуть позже, где-то там, в будущем? Сходиться с кем-то исходя из инстинктов, приравнивая это к такому высокому чувству, как любовь, просто бесчеловечно.

Любовь – это мимолетный взгляд, секундная остановка дыхания и резкий укол прямо в сердце. Перенести

Отсюда, откуда я наблюдаю за всем, что меня окружает, все выглядит весьма опасным. Часто приходится говорить себе нельзя. Еще не успев ничего сделать руками или высказать словами, я делаю работу над ошибками. Но зачем мне что-то делать, когда я знаю, чем все это закончится? И еще один вопрос: если бы я тогда знал, чем закончится наша встреча с Лерой… для меня. Запретил бы себе, смог бы запретить себе то, что начиналось как простое любопытство?

Остается сидеть и плакать, но мужское воспитание мне этого не позволяет, хотя иной раз слеза пробивается, но точно не из-за себя. Мудрость, чертова мудрость, о которой все без умолку говорят, пришла ко мне. А что толку? Одни страдания принесла она моей душе. Конечно, опыт сейчас мне талдычит, что каждый факт должен быть мною пересмотрен и поставлен под сомнение, каждый принятый факт, отпечатанный в сознании большинства, должен быть раскритикован мною, любая истина, даже в которой я был уверен, должна быть разобрана и собрана из тех же деталей, но определяющим фактором при сборке должен стать метод, а методы всегда должны отличаться друг от друга, притом что функция их одна и та же.

В очередной раз убедился в том, как же все-таки легковесно слово – подкидывая слова вверх, можно жонглировать ими как душе угодно… Но как ни верти жизнь, она скажет свое слово, и оно окажется последним.

Мы встретились с Лерой, или, как я ее называл, Валерией, намного позже завтрака, или за пару часов до обеда. Все это время я болтался ничем не занятый, как многие другие в нашем корпусе, находясь под воздействиям безделья я потащился на улицу, а что мне еще оставалось, как не пуститься на поиски чудного образа, всколыхнувшего задремавшие чувства. Я не нашел ее ни во дворе, ни в парке, не было ее и среди сидящих на синих лавочках, зато мои легкие нашли свежий воздух, которого так не хватало в больничных палатах.

В этом месте ничто так не важно, как свежесть воздуха, ведь она – самое главное лекарство от всех болезней. Уже разуверившись в том, что обнаружу ее своим пытливым взглядом, я не нашел ничего другого как повернуть обратно. Напоследок заглянул за калитку, и – вот она, сидит, опустив голову так, что подбородок едва не касается ключицы. Несмотря на это, Валерия была по-прежнему хороша, особенно с распущенными волосами. Подойдя к калитке вплотную, я негромко окликнул ее, наушников на ней не было.

Она не отреагировала, хотя люди вокруг нее явно услышали мой окрик и стали вертеть головами, как голуби. Не став смущать окружающих, я подбежал к Лере сзади и хлопнул ее по плечу с противоположной от себя стороны. Повернувшись туда, где только что была моя правая рука, она сразу же обернулась в мою сторону. И, хмуро улыбаясь, мы поздоровались.

Мы оба были в той же одежде, что и вчера, видимо, и настроение у обоих сохранилось такое же. Она неожиданно для меня предложила прогуляться, и мы медленно пошли по шумной улице.

– Знаешь, мы могли бы поговорить о том, где ты учишься или, может, где уже работаешь, но это мне совсем не интересно, извини за прямоту, – сказала она.

– Да ладно, в наши дни такие вопросы обычно задаются из надуманной вежливости, – согласился я. – А если ты молод, не обязательно быть таким уж вежливым, куда важней не быть скучным. Так что пустяки. И о чем же тогда нам лучше поговорить?

– По мне так лучше просто пройтись молча, но так не получится – один из нас точно будет смущен этим обстоятельством. Так что как раз на вот такие вот случаи у меня всегда есть пару интересных вопросов, но работают они только для новых знакомых, – проговорила она более бодрым голосом, словно со мной общался уже другой человек.

– И что же это? Ты меня заинтриговала, – так же живо ответил ей.

– Интриг от меня не жди, – покосившись на меня, сказала она. – Это обычные вопросы, но только не такие популярные, как другие. Твое имя мне известно, тебе мое тоже, а значит, неловкости не должно быть между нами. Вопрос может показаться слегка вульгарным, но я задаю его каждому, с кем знакомлюсь.

Аура, которая витала вокруг нее, одновременно приводила меня в смятение и при этом давала полное спокойствие моим нервам, я продолжал спокойно внимать каждому ее слову.

Она, глядя перед собой, спросила:

– Является ли смех без причины признаком дурачины? – в этот момент она снова украдкой посмотрела на меня.

Я же, ожидая совсем другого вопроса, начал смеяться, она тоже. Я ответил, что это не вопрос, а утверждение.

– Значит, ты считаешь, что смех – это признак душевнобольного человека?

– Наверное, я так не думаю, но, как часто бывает, в каждой шутке есть доля правды. Люди, смеющиеся без каких-либо причин, могут быть сумасшедшими.

– Я думаю, это придумали слишком умные люди, чтобы в мире воцарился хаос. На кого ни глянь, каждый хочет выглядеть серьезней, чем он есть. Быть злым и неулыбающимся стало модно.

– Значит, ты думаешь, что моду на зло ввели умные люди?

– Конечно, сами-то наедине с собой они смеются без передышек.

– Но повод все-таки должен быть хоть какой-то…

– Есть повод, нет повода – это никак не должно отражаться на твоем хорошем настроении.

– Но людям все-таки нужен повод, нам всем нужен повод для того, чтобы сделать хоть что-то, мы с места не сдвинемся без повода. Видимо, это и делает людей людьми.

– А животных что делает животными?

– Как что? Инстинкты, конечно. Природа дала этот дар, и животные им умело пользуются…

– Я бы хотел ответить по-умному, но, боюсь, мой мозг не готов еще к таким сложностям.

Пользуясь случаем, я кратко рассказал ей о потере памяти. После слов «потеря» и «память» ее взгляд больше не отпускал меня на протяжении всей прогулки. Я также ожидал услышать от нее причину ее появления здесь, но этому не суждено было случится.

– Как сильно ты ударился головой, я имела в виду? – не успела она договорить, как я перехватил инициативу.