Leon Rain - Невеста дяди Кости

И вдруг Константина осенило, теперь он точно знал, что делать. Он повернулся и пошёл к блиндажу, а на ходу подумал, что это безумие, ведь у него не было оружия. Но ему было абсолютно всё равно, ведь добыча перестала бояться охотника.

Идти во весь рост прямо к цели не было никакой возможности. Пусть жертва перестала бояться охотника, но и прилетающие издалека снаряды тоже никого не боялись и требовали к себе минимального уважения. И поэтому, заслышав знакомый звук, следовало с почтением втягивать голову в плечи и сгибать туловище в полупоклоне. Так Константин и шёл, временами приседая, а то и утыкаясь носом в землю, к своей цели. Она манила и звала его, словно то тёплое море в закатных лучах, что он видел в своём сне. Он чётко видел её, хотя успел заметить всего лишь мельком. Но стоило прикрыть глаза, как она ясно всплывала перед ним, отсвечивая красными и синими стрелками, и её нужно было добыть во что бы то ни стало. И тогда с него снимется весь грех того, что его смогли утащить в тыл врага, а здесь выпытать всё, что он знал. И пусть его сведения не представляли никакой стратегической ценности, по крайней мере по его представлениям, но были ещё люди, которые могли думать совсем иначе. Например, новый командир или особист. Да, они могли думать по-другому. И даже если он и выдумал всё, что рассказал врагу о танках и пушках, что-то могло и совпасть. А тогда из того, кто обманул врага, он становился врагом тем, на чьей стороне воевал. И отмыться было уже невозможно.

Подкравшись к блиндажу, Константин присел и осмотрелся. Было абсолютно непонятно, есть в нём кто-нибудь или нет. Костя осмотрел всё вокруг, пытаясь найти хоть что-нибудь для возможной схватки. Но ничего, кроме ложки за голенищем, надёжно припрятанной, чтобы потом не иметь дел с занудным старшиной, он не нашёл. Так он и пошёл к блиндажу с ложкой в руках. Он и сам не знал, зачем держит её в руке, она не могла ему ничем помочь ни в одном из предполагаемых случаев. Аккуратно потянув дверь на себя, Константин потихоньку начал протискиваться в блиндаж. И вдруг он понял, что ему страшно, настолько, что сердце могло выскочить из груди, настолько, что он мог не то что обмочить штаны, а ещё и чего посерьёзней. Из блиндажа пахло смертью, и она могла запросто принять его в свои ряды. А ещё мог появиться перед ним, безоружным, охотник и опять превратить его в добычу. Но Константин уже принял решение, самое важное из тех, что ему приходилось принимать до этого, и был готов даже умереть. Собственно, смерть обнимала его с двух сторон. Люди с обеих сторон будут стараться его убить, и у каждого на это будет своя веская причина.

Вполоборота к нему, напротив рации сидел человек в сером мундире и что-то кричал в поднесённый к самому рту микрофон. Что он говорил, разобрать было невозможно из-за постоянных разрывов. И шагов Константина он тоже не мог слышать по той же причине. Но лучик света, проникший в блиндаж вместе с Константином, привлёк его внимание. Он повернулся в сторону двери, внезапно увидел Константина, закричал «Рус! Рус!» и стал расстёгивать у себя на поясе кобуру. Откуда у него взялись силы на такой прыжок, Костя не понял тогда в блиндаже и не смог вспомнить позже. В момент прыжка он даже не думал, что летит грациозно, словно лев или тигр на свою добычу. Одной рукой ухватив радиста за руку, пытавшуюся вытащить оружие из кобуры, другой он что есть силы начал бить его ручкой ложки по голове, по шее – везде, куда только смог попасть. Немец взвыл и оставил попытки расстегнуть кобуру.

Они сошлись в схватке, выплёскивая на противника всё, что имели, всю обиду на эту несправедливость, когда миллионы людей наслаждаются жизнью, даже не подозревая, что где-то здесь, недалеко от небольшой железнодорожной станции, катаются по полу два человека, каждый из которых любит свою родину и обожает своего вождя. Именно здесь сейчас решалась судьба человечества, ведь именно они и были его представителями и только одному из них суждено было подняться на ноги, а второму – уже никогда, ибо в этой схватке мог быть только один победитель. Здесь был бой без правил, когда каждый делал всё, что мог, чтобы выжить и победить. Они кусались и плевались, били и царапали друг друга, пытались душить и снова катались, всякий раз сбрасывая с себя своего противника. Наконец Константину повезло: он увидел перед собой ухо противника, не раздумывая вцепился в него зубами и со всей силы мотнул головойназад и в сторону, отрывая часть солёной, грязной плоти.

Немец издал истошный крик и схватился руками за голову, а у Константина появилось мгновение, в которое он мог опередить своего противника. И он использовал его, как мог, хватая всё, что было в его досягаемости и нанося удары врагу. Он бил и бил его, будучи не в силах остановиться, хотя немец уже с полминуты как прекратил сопротивляться. Но даже после этого Константин ещё с минуту душил его. И только когда убедился, что враг если и не мёртв, то, по крайней мере, точно выведен из строя, он, пошатываясь, встал и несколько секунд тяжело дышал, осматриваясь по сторонам. Наконец он увидел то, что было нужно, сделал шаг и взял в руки флягу, ту самую, из которой совсем недавно, во время допроса, его поили тёплой водой. Открутив крышку, он выпил всё, что в ней было, потряс, добывая последние капли, и откинул флягу в сторону. Достал «парабеллум» из кобуры радиста, сунул его в штаны и подошёл к карте. Отцепил её от досок, к которым она была прикреплена кнопками, свернул её вместе со всеми флажками, сложил и сунул за пазуху.

И тогда он почувствовал, как трясутся его руки и подгибаются ноги. Идти без передышки он был не в состоянии, все силы ушли на борьбу с радистом, безмолвно лежавшим у его ног. Константин не испытывал к нему никакой ненависти, ведь тот не бил его во время допроса, а просто выполнял свои служебные обязанности.

Костя чувствовал, что ему необходимо уносить ноги из блиндажа. На несколько секунд прекратился обстрел, и Костя услышал хриплый голос в рации, постоянно прерываемый помехами. Подойдя к ней, он взял в руки микрофон и произнёс:

– Гитлер капут! Гитлер капут, твою мать!

После этого сдёрнул рацию вниз, уронив на пол, а потом ещё ударил её несколько раз ногой. Он не знал, услышали ли его на том конце, но сейчас ему было всё равно. Этот крик помог ему освободиться от страха и нервного напряжения и прийти в себя. Взведя «парабеллум», он открыл дверь блиндажа и увидел охотника. Они сразу же узнали друг друга, моментально выставив вперёд своё оружие. Ещё мгновение – и оба падут под выстрелами друг друга. Но они замерли, будучи настолько шокированными встречей, что ни один из них не решился нажать на курок. И сейчас они пятились друг от друга, не сводя глаз с чужого оружия. Но они оба хотели жить и понимали, что, нажав на свои курки, немедленно получат ответный выстрел. Это не было трусостью, скорее это был инстинкт, удерживающий от необдуманного поступка ради сохранения собственной жизни. Оба моментально приняли правила новой игры, где главным было не спровоцировать противника на ответный выстрел и погибнуть самому, нет, здесь требовалось отойти на максимально возможное безопасное расстояние, и уже с него, прыгая куда-то в сторону, постараться убить врага. Но до тех пор, пока они будут отходить, каждый должен был соблюдать свою часть только что установленных правил.