Leon Rain - Невеста дяди Кости

– Ну, сынок, ты даже не представляешь, что с собой из плена приволок. Если это подлинная карта, в чём я не сомневаюсь, то тебя нужно за неё к ордену представить. Я наградной лист лично подпишу. А пока подожди-ка с другой стороны двери.

Константин кивнул и вышел под присмотр конвойного. За дверью разгорелся яростный спор. Костя старался не шевелиться, чтобы иметь возможность хотя бы частично услышать, о чём речь.

– Не могу, товарищ генерал!

– Да ты послушай меня, старого служаку! Этой карте цены нет! Мы сейчас так по немцу пройдём, что завтра про нас сразу Верховному доложат! И ты себе тоже дырку просверлишь! Я лично тебе обещаю!

– Товарищ генерал! Да поймите вы, у меня допрос запротоколирован! Я ведь человек подневольный!

– Ну давай, майор, думай! Не обижай мне парня! Молод он ещё, дай ему шанс!

– Товарищ генерал, у меня своё начальство имеется. А за такое ему только расстрел полагается! Ну ничего я сделать не могу!

– Ну как же так? Герою – и расстрел. Ничего себе! Давай, звони отсюда своим, доложи, а потом трубку мне дашь.

Увидев, что Константин пытается прислушиваться к разговорам в штабе, конвойный велел ему отойти от двери. Теперь только отдельные слова немного слышались с того места, где ему указал быть конвоир. Через несколько минут дверь открылась, и появились особист и генерал. Оба были в довольно сильном возбуждении. Костя замер, боясь услышать самое страшное. Генерал подошёл к нему и, смущённо глядя в глаза, тихо сказал:

– Извини, солдат, большего для тебя даже я сделать не смог.

Разочарованно махнул рукой и вышел из блиндажа.

Сердце гулко застучало в груди. Всё, этот драный блиндаж будет последней остановкой на пути к смерти. Ноги стали ватными, хотелось плакать. Конечно, он виноват, так глупо попасть в плен. Но ведь он вернулся, правда не сам, его пленили второй раз. Но ведь он добыл карту. Он бился за неё не на жизнь, а на смерть. Он мог десять раз погибнуть, петляя по извилинам немецких окопов, прежде чем достиг командного блиндажа. А потом атаковал радиста обычной алюминиевой ложкой. Конечно, он бился за свою жизнь, понимая, что, вернувшись с пустыми руками, он точно встанет к стенке. Ну всё, он использовал свой шанс, победил в схватке с немцем, добыл карту, рассказал про полковника, но всё равно этого оказалось мало. Да ещё эти проклятые немецкие сапоги, из-за которых особисту понравилась версия, что Костю там уже ждали со сведениями и выдали ему немецкую форму. Какая глупость! Вот сейчас они его расстреляют, ещё посмотрим, кто с него сапоги стащит, не будут же они его хоронить в таком богатстве.

– Конвойный!

– Я! Товарищ майор!

– Этого сдашь под роспись капитану Серкову, пусть отправляет в штрафбат.

Костю вывели из блиндажа. Солнце приветливо улыбалось ему, заставляя щуриться. И настроение людей вокруг казалось празднично приподнятым. Ему оставляют жизнь, и это главное. А в штрафбате тоже люди, может, там такие же бедолаги, попавшие в плен. Главное – он жив, а с остальным разберёмся на месте. Здесь, на передовой, тоже можно погибнуть.

– Лодыженков, дай десять бойцов в помощь медсанбату.

– Есть, товарищ полковник!

– Взвод, становись! Взводный, отсчитай десять бойцов! Товарищи бойцы, шаг вперёд! Винтовки поставить в пирамиды, всё снаряжение оставить около пирамид. Взводный, приставить охрану к имуществу! Бойцы! За мной шагом марш!

Такое впечатление, что весь подвижной состав только из теплушек и старых закопчённых паровозов состоит. И все снуют, как муравьи, туда-сюда, туда-сюда.

– Товарищ капитан медицинской службы!

– Да не кричите вы. Привели людей? Двое, возьмите вёдра и за водой. Наполняйте ёмкости для воды в каждом вагоне. Кто по плотницкому делу соображает, есть такие? Так, вы четверо в распоряжении старшины Проценкова. А вы, по двое с этими медсёстрами. Ровно через сорок минут всю работу заканчиваете и собираетесь здесь. Разошлись!

Самуил и ещё один боец пошли за грузной медсестрой лет сорока. Подумалось на ходу, что в таком-то возрасте чего баб на войну гонять, чать, мужики сами справятся. Да и бойцу перед боем разве не приятней на молоденькую медсестру посмотреть? Он и воевать крепче будет, если за ним дивчина красивая.

Помогли медсестре подняться в вагон, а потом и сами залезли. Господи, что за запах! Хуже и не придумать, так и воротит с души! А что это? Так понятно, что санитарный вагон, в том-то и дело. Неужели раненых не могли нормально перевязать, тоже мне, медики, называется!

– Сестра… сестричка! Помогите…

– Всем тихо! Сейчас проводим сверку и первичный осмотр. Врач подойдёт чуть позже, придётся потерпеть. Воду сейчас принесут, напьётесь вдоволь.

– Где ж вас так приложило-то?

– Вестимо где, на передовой.

– Как там сейчас?

– Жарко, братишка, ох как жарко!

– А что такое жарко?

– Это, брат, когда черти в аду по сравнению с передовой просто мёрзнут.

– А немец чего?

– А чего немец? Прёт себе. Силища у него немереная! Самолёты, танки, артиллерия! Воюй – не хочу!

– А наши-то что, почему отступают?

– Да потому что, как начало войны прохлопали, так начальство до сих пор очухаться не может. Вот нами дыры и затыкают. А много ль нами заткнёшь, коли даже патронов не хватает да жрать толком нечего. С пустым пузом много не навоюешь.

– А как там вообще, страшно?

– Страшно? Ты сказки про Бабу-ягу читал? Так это – страшно, а на передовой, мил человек, так это очень страшно! Редко кто в штаны не наложил. Там героем только посмертно можно стать.

Самуил вместе с ещё одним бойцом по команде медсестры поднимал и перетаскивал раненых. Она же делала какие-то только ей понятные пометки химическим карандашом на ладонях раненых.

Когда по прошествии сорока минут их миссия была окончена и они наконец выпрыгнули из вагона, то не могли надышаться свежим воздухом. Увиденное повергло в шок. И если раньше бойцы, хотя и с опаской, но всё же ожидали прибытия к линии фронта, чтобы на своей шкуре ощутить, что это за штука такая – война и с чем её едят, то теперь, после увиденного, ледяной страх поселился в душах красноармейцев. А уж после слов, что начальство прохлопало, кто-кто, а Самуил прекрасно, ещё по собственному заводу знал, что это значит. Ошибок наделали, а исправлять, как это уже давно было заведено – если слово давно вообще можно было использовать по отношению к советской власти, – будут за счёт простых работяг, заставляя всеми правдами и неправдами работать по две смены и больше, только чтобы хорошо выглядеть перед начальством. Так то завод, а что на фронте?

Проглядело ситуацию начальство, а сейчас затыкают дыры простыми солдатами, не обеспечив их толком нормальным вооружением, – так, во всяком случае, следовало из рассказов раненых. Чего уж говорить о более серьёзных делах, если не смогли обеспечить самым элементарным ни фронт, ни санитарные поезда?