Leon Rain - Невеста дяди Кости

У кубовой толпилась очередь людей с чайниками и кастрюлями. Пассажиры поездов старались разжиться кипятком. К ним подошли вооружённые патрульные в форме НКВД и стали проверять документы. Прошедшие проверку возвращались в очередь, а тех, у кого не оказывалось с собой заветной бумажки, оттесняли от общей очереди. Они выстраивались в стороне, охраняемые серьёзно настроенными патрульными. Несколько человек отчаянно жестикулировали, показывая на поезд, но патрульные были неумолимы. Кто-то не угодил патрульным и получил сильный удар прикладом под дых. Упавший с трудом поднялся и, скорчившись, встал рядом с остальными задержанными. Было не совсем понятно, по какой причине их задерживают, но идёт война, и командуют вооружённые люди в форменной одежде. Гражданские слова не имеют. Если кого-то задержали, значит, так надо. Ни у кого даже не возникло мысли спросить, в чём дело.

По окончании проверки патрульные повели куда-то в сторону нескольких мужчин. Внезапно послышался нарастающий вой, и все бросились врассыпную. Станцию начали бомбить. Стало по-настоящему страшно, укрыться было негде: три деревца рядом со станцией не могли скрыть всех желающих, а немногочисленные строения рушились одно за другим, осыпая лежащих красноармейцев кучами строительного мусора, в который превращались после попадания.

Костя приподнял голову только на мгновение, но этого было достаточно, чтобы увидеть, как бомба, попавшая в эшелон, разметала в клочья два вагона, выжить в которых никто бы не смог. Из группы арестованных вырвались несколько человек и побежали к разбомблённым вагонам. Они пытались вручную разгребать то, что осталось от вагонов, но всё было тщетно. Налёт прекратился, и рыдающих мужчин вновь увёл патруль. Двоих, отказавшихся подчиняться приказу вернуться, расстреляли на месте. Остальные вынуждены были встать в строй рядом с другими арестованными. Убитые горем, они еле передвигали ноги.

Немцев в тот раз Костя так и не увидел. Сказать, что он побывал в первом бою, тоже было нельзя. То, что произошло на станции, не было боем, скорее это было побоищем. И хотя некоторые красноармейцы даже пытались стрелять по вражеским самолётам, никто не смог причинить им хоть какой-то вред. Безнаказанно отбомбившись, они улетели, оставив за собой разрушенную станцию, два разбомблённых состава и десятки неподвижных тел.

Дали команду собирать раненых. Их грузили на несколько чудом оставшихся целыми грузовиков и спешно увозили той же дорогой, что и привезли. И теперь они ехали в обратную сторону по пыльной дороге, разгоняя клаксонами толпу. Складывалось впечатление, что их везли на эту станцию только для того, чтобы, сделав из здоровых молодых мужиков инвалидов, увезти назад в тыл. Остальные выстроились в походную колонну и тоже двинулись в обратный путь: защищать на этой станции было больше нечего. Убитые так и остались лежать там, где их настигла смерть.

Покидая станцию, Костя увидел, как патрульные расстреливают нескольких мужчин из группы задержанных в очереди за кипятком. После десятков смертей, смерть ещё нескольких человек уже никак не могла повлиять на настроение покидающих станцию солдат. Обернувшись напоследок, словно желая запечатлеть весь этот ужас в своей памяти, Костя увидел беременную молодую женщину с маленьким ребёнком. Она беспомощно металась по станции, словно кого-то разыскивала, но никто не торопился ей помочь. Она бросилась к расстрелянным мужчинам, переворачивая их поочерёдно, но, не обнаружив того, кого искала, побежала за полуразрушенное здание вокзала, таща за собой маленькую девочку. Больше её Костя не видел. Мрачные красноармейцы двигались в сторону тыла, выполняя приказ через несколько километров объединиться с ещё одной такой же разбитой группой и занять рубеж обороны. Заниматься гражданскими им было некогда.

Как жалко было оставлять родной город и свою квартиру! А заплаканные старики, прощавшиеся навсегда… Их лица стояли перед глазами. Ну чего уж они так мрачно настроены, может, всё и обойдётся? Им всем уже за пятьдесят, возраста отцы непризывного, а матери и подавно. Какую опасность такие старики могут представлять для немцев, если тем удастся только прорвать оборону и взять Одессу? Сами уезжали по необходимости. Он ведь хороший сборщик, а они везут в тыл станки, нужно будет налаживать производство и снабжать фронт. А кто лучше Самуила может собрать и максимально быстро запустить станки? Если честно, не он один хорошо в них разбирался, были и другие ребята, со стажем побольше. Но грамоту за отличный труд недавно получил именно он, а значит, на данный момент он честно может себя считать лучшим сборщиком.

Райка сидит заплаканная. Нельзя ей сейчас расстраиваться, потому как беременная. Но что здесь поделать, женщины так привязаны к своим матерям, они обе и на вокзале такой концерт устроили, перед коллегами стыдно было. Если честно, то он сам еле сдержался, чтобы не заплакать. Но он же мужик, муж и отец, какой пример он подаст своей семье? А маленькая Берта в точности мать копирует: ревела так, что гудок паровозный слышно не было. Еле оторвали от бабок и дедок и втащили в вагон. Нет, о плохом думать совсем не хочется, всё обойдётся. Будет, конечно же, трудно на новом месте без помощи родителей. Но они обязательно справятся, он сразу же приступит к работе, а Рая будет присматривать за Бертой и донашивать второго ребёнка. Хорошо бы, чтоб пацан родился. Девочка уже есть, нужно и о наследнике позаботиться, чтобы было кому фамилию передать.

Правда, с фамилией форменная неувязка вышла: месяц назад их квартиру обокрали, забрав все деньги, украшения жены и паспорта. Конечно же, они обратились с заявлением в милицию, а со справкой пошли в паспортный стол. Принесли фотографии, всё как положено, но паспортистка – форменная дура, где таких берут, это ж надо так исковеркать фамилию! В обоих паспортах вместо их настоящей фамилии Коган было написано Когон. Вы только представьте! Ведь Коган – это благороднейшая еврейская фамилия. Только люди, имеющие такую фамилию, в древние времена, когда ещё был главный еврейский храм в Иерусалиме, могли заходить в этом храме в какие-то особые комнаты и там чуть ли не с самим богом напрямую общаться. Ерунда это, конечно, всё, был бы бог – дал бы он свой храм разрушить. А у советского народа один бог – товарищ Сталин, и он не подведёт! Скоро фрицам так даст, что только ошмётки в разные стороны! Так вот, про фамилию, да бог с ними, с первосвященниками, но звучит как? Одно дело – гордое Коган, а другое – Когон. А заметили только дома, хотели сразу же бежать менять, да закрутились с делами, потом паспортистки не было, а потом война, пришлось уезжать. А теперь все дорожные документы оформлены на фамилию, записанную в паспорте. Сколько времени придётся с ней оставаться, никто не знал. А родится ребёнок, как его придётся записать? Ведь там, на новом месте, всем будет абсолютно всё равно, какая фамилия была у них до этой чёртовой паспортистки. Своя, по крайней мере, подтвердила бы оплошность и всё поменяла.