Дарья Гребенщикова - Мона Ли. Часть первая

– Паш, не изводи меня.

– Давай, я заберу её домой, а?

– Паш, – Лёва скрыл, что наблюдая девочку, накропал статейку «Кататонический синдром у детей школьного возраста» в реферативный журнал «Медицина» и теперь ждал приглашения на конференцию, – не советую, вот, как хочешь, но – не советую, и всё.

– Все-таки, я заберу её. Как мама сможет обходиться без медицинской помощи, возьму Мону. Сам буду ухаживать, – решил Пал Палыч.

Ингу Львовну привезли на такси, Пал Палыч, поддерживая ее под ручку, буквально поднял на второй этаж. За шоколадной дверью, оббитой дерматином, было шумно, пахло вкусно и, перекрывая бренчанье гитары и свист чайника, орал младенец. Инга Львовна сразу похорошела, помолодела, сказала:

– Нет, нет, сначала я приму ванну! – И там, поддерживаемая Танечкой, смыла с себя больничный запах и грязь, переоделась в шелковую пижаму, которую она называла – мои японские дракончики – и, посвежевшая, в облачке одеколона и пудры, вплыла в комнату, где в глубоком ящике комода надрывался розовый младенец. – Боже мой! – всплеснула руками Инга Львовна, – это же вылитый Пашенькин… папа! В этой фразе никакого вранья не было, и Инга Львовна повторила её дважды.

– Ба, ну почему не Вовкины гены-то? Вовка считает, что его? – Танечка прислушалась к гитаре.

– Ну, – прохладно заметила бабушка, – ВЛАДИМИРУ никто не мешает иметь СВОЁ мнение. А мы останемся при своём, правда, Николка?

– Мама, Пал Палыч взял Ингу Львовну под локоток, – это – Кирилл.

– Кирюша? – нет, я не хочу никакого Кирюшу! – В двери материализовался Вова.

– Тань, давай уже пакуйся, мои предки тоже жаждут, не? А меня отпуск кончился. Господа товарищи, – зять взял блатной аккорд, – « я родился, не в муках, не в злобе …девять месяцев – это не лет…»

– Шпана, – только и сказала Инга Львовна.

Вечером Лёва и Пал Палыч привезли Мону. Её внесли на носилках, укутанную больничным одеялом. Мона спала. Глаза её были открыты. На минуту все смолкли, даже младенец Кирилл.

– Фига се, красава какая, – присвистнул зять, – Танька, а на тебя ваще не похожа.

– Я что, некрасивая? – сказала Танечка тоном, после которого получают или удар сковородкой или свидетельство о разводе.

– Да нет, ты че, – Вова смотрел на Мону Ли, – просто – другая. Космическая какая девочка. А че с ней?

– Спит, – сказал Пал Палыч. Мону отнесли в детскую.

Еле светил ночник. Голубоватые тени плясали по потолку, жарко грели батареи. Все толкались в дверях. Мону уложили на кровать. Снова заплакал Кирилл, отчаянно и горько, как будто ему стало страшно.

– Папа, – сказала Мона, – а кто там плачет?

– Танечка, – почти не шевеля губами, – сказал Лёва, – принеси сына. Только тихо. И быстро. Таня незаметно отделилась от притолоки, взяла на руки Кирюшу – только распеленала, готовились купать, передала на руки Лёве.

– Осторожно!!! – Лёва на цыпочках подошел к кроватке Моны Ли. Она лежала с открытыми глазами, посмотрела на Лёву с ребенком, улыбнулась:

– Какая большая кукла!

– Он – твой племянник, – сказал Пал Палыч, – это сын Танечки. И Володи.

– Можно, я его поглажу? – Лёва поднес ребенка еще ближе, – мальчик. Я всегда хотела братика. Мальчик, какой маленький мальчик! Все молчали. – Папа, – Мона Ли приподнялась, – я очень хочу есть. Очень хочу есть.

Тут же Инга Львовна с Таней бросились на кухню, а Вова забрал сына, и, уходя, бросил Пал Палычу:

– Совсем с ума сошли! Она ж ненормальная! А уронит…

– Вон пошел, мерзавец, – так же тихо сказал Пал Палыч.

– Да завтра же уедем, психушка, а не семейка, – Вова шел и говорил на ходу. – Ребенка в ящике держат, сумасшедшую какую-то привезли, Мона Ли, видишь ли? Мона! Офигеть… Орск – город контрастов. Таня! Я на вокзал, за билетами. – Стихло, на кухне Танечка резала колбасу, нож сорвался, она порезала палец, и сунула в рот:

– Ба, отнеси ей. Она без хлеба ест. – Инга Львовна села рядом с кроватью. Пал Палыч так и стоял в дверях, а Лёва уже раскладывал на маленьком столике порошки в пакетиках:

– Будем пробовать гомеопатию, теперь сильные препараты отменим. -Мона взяла кусок колбасы, надкусила и вернула бабушке:

– Кровью пахнет. Не буду.

– Обостренное обоняние, – отметил Лёва в блокноте, – это возможно, такая реакция – она была на искусственном питании. Очень-очень любопытно. Прибежала Танечка;

– Вот, Мона, смотри – твои любимые, – открытая баночка крабов, переложенных плотной бумагой, стояла на тарелочке.

– Дай, дай! – как в детстве зачастила Мона, и Таня, разворачивая полоски, кормила Мону – с руки. – Пить, дайте пить, дайте мне пить, – Мона стала повторять слова, будто не надеясь, что их звучание услышат.

Спали беспокойно. Зять никаких билетов на Москву не купил, решил завтра пробовать договориться с проводницей, Танечка кричала, что он дурак – с грудным ребенком мерзнуть на вокзале, тогда Вова разозлился и сказал, что уедет один. Гитару не забудь, папаша, – Таня укачивала Кирилла, – приеду – разведемся!

Инга Львовна прислушивалась к своему сердцу, будто теперь оно, сердце, стало жить отдельной от нее жизнью, – подвело ты меня как! жаловалась она сама себе, – вот уж, не ожидала! Инфаркт! И теперь курить запретили! Видишь, до чего ты меня довело? И пить – только красное вино, и только на ночь, и только рюмочку! Какая ж теперь жизнь, скажи мне на милость?

Пал Палыч ворочался с боку на бок, от сбитых простынь было несвеже, болела голова, чудились чьи-то крики, хлопки дверей, звук спускаемой воды. Поймал себя на мысли о том, что неплохо было бы сейчас оказаться одному, или вместе с матерью, в их стареньком доме на окраине Орска, куда мама бежала из Харбина. Все семейные альбомы, книги, милые безделушки и даже сервиз – все так и стояло не распакованным, после продажи дома. Кому я все это отдам, горько перебирал в уме семейные реликвии Павел, – кому? Танечке – в Москву? Моне? А как теперь с ней, с Моной? Школа? Как? Не было ответа на вопросы. Нужно было спать и дожидаться, когда наступит утро.

Утром завтракали на кухне, раздвинули круглый стол, Танечка вытащила парадную белую скатерть.

– Без спроса! Это же на большие праздники! – ворчала Инга Львовна, – вы сейчас все испоганите, зальете чаем, обязательно опрокинете какую-нибудь кашу…

– Ба, да ладно тебе, – Танечка поцеловала бабушкину щеку, – ты, как курить запретили, готова всех на табак порубить! Пусть Лёва тебе выпишет какое-нибудь успокоительное, правда Лев Иосифович?

– Н-у-у-у, – протянул Лёва, – я сторонник натуральных релаксантов. Баня, немного водки, пешие прогулки, хорошие книги… зачем мучить организм химией? Если водка натуральная, хлебная – прекрасно. Даже медицинский спирт, – он нырнул в карман халата, – разведенный в разумной концентрации, способствует уменьшению агрегации тромбоцитов, повышает общий иммунитет, и даже затягивает язвы при остром гастрите!