Артур Романов - Подсознательные гении и их неэволюционировавшие аналоги. В бездне безумия…

И вот, во время так называемого сна я вдруг проснулся оттого, что моя мерзкая худая собачонка подавала писклявый и противный голосок за моим окном. Я попытался снова закрыть глаза и уснуть, но не смог. Мои веки не смогли сомкнуться, и я решил её убить. Но когда вышел на улицу, то её уже не было, схоронилась где-то. Я включил телевизор, пощёлкал каналы, но на экране обнаружился лишь шум и настроечные таблицы. Тогда я нашёл любимую кассету с фильмом «Виноградник» и вставил её в видеомагнитофон. На самом интересном месте свет отключили, и я так и не увидел конца, который был мне хорошо известен. Всё равно обидно.

Я расстроился, но не подал вида. Родители вскоре оделись и ушли за продуктами. Во время их отсутствия я, словно окаменевший, сидел на диване и выкуривал сигареты. Одну за одной, одну за одной.

Через какое-то время, не знаю, какое именно, предки явились обратно. В руках матери я заметил букет огромных дорогих цветов. Они не показались мне красивыми, потому что цветов я не любил. Отец же держал в левой руке бутылку пива, а в правой – пакет с продуктами. Время от времени он делал большой глоток и вытирал рукавом небольшие усы, с облегчением вздыхая.

Я долго наблюдал за своей семьёй, пока, наконец, не вернули свет, и я не включил фильм, который прервало отсутствие электричества. В тот же момент мама злобно выключила видеомагнитофон и включила четвёртый канал, где уже начался сериал. «Что ты так смотришь на меня?» – вдруг спросила она. Я промолчал и ушёл в свою комнату, включил компьютер и нашёл подходящую музыку.

Через несколько часов я узрел в окне всем известную Валентину Ломову. Эта старая женщина обладала в Кротовском районе довольно эксцентричной репутацией. Я заметил, что она двигается вперёд, медленно шатаясь и опираясь на какую-то облезлую кочергу. Если логически подумать, «двигается вперёд» – это значит, что она всегда развивается. Но не для меня. Деградация – это такое чудное, прекрасное, доступное, невероятно красочное и все объясняющее слово. Мне становится тепло, когда я о нём подумаю или от кого-то услышу.

Мне захотелось послушать, что она говорит, ведь её иссохшие обветренные губы шевелились на отёкшем, сухом и корявом лице. Будто рыба в аквариуме. Я нажал на паузу. Судя по всему, поддатая Ломова в сотый раз получила по физиономии от своего собственного сына и снова обозлилась на весь мир. Ругаясь матом, она опускала ниже своего уровня не только себя. Также её не устраивал почти весь дом, в котором я живу, Джордж Буш, Владимир Путин, Василий Хрюхман, бывшая учительница Тамара Павловна и ещё очень большое количество людей, часто не заслуживавших этих строгих, аморальных, но зачастую устаревших выражений, которые были громко, чётко и ясно отнесены в их адрес.

А что поделаешь? Все считают её помешанной, а может это вовсе не так. Может одна лишь она истинно размышляет обо всех нас. Что, если она умнейший человек на свете? Об этом, кроме меня, никто и не думает, готов поспорить. Хотя я также не прав в том, что утверждаю это. Возможно, людей, думающих, как я, много, но они так же молчат.

Кино в тот день я так и не досмотрел. Родители тому причина. Я хотел было их убить, пошёл за ножом (я сделал это не от скудоумия, в запасе имелось много уже приготовленных вариантов), но, приблизившись к матери сзади, я передумал. В это время в моей комнате громко играла музыка. Вернувшись туда, я взял со стола целлофановый пакет из-под шоколадного печенья и подкрался к отцу, но тот курил, и если бы я надел его на голову, то он легко бы прожёг целлофан сигаретой. Тогда я пошёл в коридор за топором-колуном, но был уже так изнеможён, что не смог его поднять, а, напротив, уронил его на свою же ногу и сильно её повредил.

Моя больная, мною проанализированная фантазия так и не воплотилась, оставив моих родителей в живых. Искренне раздражённое и подавленное состояние прошло, и мнимое зло меня покинуло, но оно ещё вернётся, я это знаю, и тогда я уже не буду стесняться.

Я понял, что никого не люблю. Я имею в виду женщин. Я лишь часто испытываю потребность снять сексуальное напряжение и не стесняюсь – это нормально и естественно. Родителей я никак не люблю: они мне безразличны и нужны только с одной единственной стороны – еда, деньги и одежда. Вот, как всё низко пало.

В стенку постучал могучий кулак отца. Я знал наперёд, что он хочет от меня: закрыть дверь. Я так и поступил. Тогда он её открыл и вошёл.

– Откуда ты знаешь, что я хотел именно этого? – спросил он меня.

– Я бог, – засмеялся я ему в ответ. – Ты становишься таким же предсказуемым, как все вокруг.

– Пошёл ты! – огрызнулся отец.

Я не разозлился на него, я знал, что он слабоумен и что скоро настанет судный день, исполнять который будет поручено мне. Грязная бездушность Говяжек хранила таинственное молчание. Смерть невинных раскрыла тайну говяжского зла и показала мне, кто я на самом деле.

То, что я сейчас скажу, сугубо личное: жилищный вопрос. Мой отец не сильно огорчился смертью своего родителя. Он поимел квартиру в Санкт Петербурге, которую потом продал, чтобы не работать и ни о чём не беспокоиться. С продажи второй квартиры, что досталась ему после любимой тётушки Гали, он купил то ли другую квартирку, то ли дачку в пригороде, и забрал мать с собой, прописав её там. Меня же оставили одного в двухкомнатных апартаментах в гнетущих Говяжках. Я продал эту квартиру, чтобы избавиться от нелёгких воспоминаний былой жизни, и нашёл небольшую жилплощадь в Москве. С тех пор моя жизнь выровнялась, и ничего из ряда вон выходящего больше не происходило.

Фёдор закончил рассказ. Настя сидела рядом с ним на скамейке перед её подъездом.

– Да, интересная у тебя жизнь.

– Чем?

– Нескучная.

– Может. А ты что о себе поведаешь? А то я всё о себе да о себе…

– А что обо мне рассказывать?

– Чего-нибудь, – коротко ответил Фёдор и развёл руками.

– Ну, я увлекаюсь пирсингом. Правда, только начинаю. До профи мне, конечно, далеко, но проколоть ухо или бровь могу запросто.

– А ещё чем занимаешься?

– Ну, учусь.

– Где?

– В МГУ.

– А, на кого?

– На преподавателя.

– Интересная профессия.

– Поэтому и выбрала.

– А чё преподавать-то будешь?

– Литературу и русский язык. – Ответила Настя и довольно кратко и типично описала свою одинокую жизнь, и они разбрелись по домам, обменявшись телефонами.

По дороге домой, Фёдор мучил себя вопросом «С кем же она говорила по телефону? Как я мог забыть спросить у неё?».

Погожим субботним днём Настя и Фёдор тихо шли по московским улицам, мило беседуя и потихоньку сближаясь. Молодые люди уже были в объятиях друг друга и целовались. Они свернули за угол и перешли на другую улицу, отгороженную глухой стеной дома. Интимное расстояние возбуждало. Не в силах больше сопротивляться желанию, Настя потрогала Фёдора между ног, погладила возбудившийся кончик члена и, освободила ему проход, расстегнув ширинку. Затем задрала вверх свою кофту. Фёдор поднял Настину юбку, и они начали страстно целоваться, сладостно пыхтя, и лаская друг друга. Не прошло и пяти минут развития любовных событий, как девушка услышала невдалеке голоса молодых людей. Сексуальные игры прервались. Девушка запахнула кофту, слезла с Феди и опустила юбочку.