Иван Быков - Чревоугодие. Гастрономическая сага о любви

И началось.

В теории процесс предполагался неклассический, без воды, без специального сосуда с краниками – «фонтана». Предполагалось лить семидесятипятиградусный абсент сквозь рафинад. Потом рафинад полагалось поджечь. Карамелизируясь, расплавленный сахар должен был стекать в рюмки коричневыми струями. И горечь полыни в сочетании со сладостью карамели стала бы усладою вкусовых рецепторов для истинных гурманов. В идеале.

Идеала не вышло.

Ложка была подобрана совсем не по формату рюмочных горловин. Дрожащие руки девушки лили абсент мимо рафинада, и зеленая жидкость стекала по ложке и по стенкам рюмки на разнос. Хорошо еще, что официант не додумалась переставить рюмку на деревянный стол. Потом началось самое интересное.

Достав из кармана на фартуке зажигалку, девушка осторожно, даже слегка отвернувшись, поднесла ее к кусочку сахара. Чиркнуло кременное колесико, вспыхнул фитилек зажигалки. А вместе с ним: сахар (как и было задумано), поверхность разноса, стенки рюмки, а ложечка для абсента превратилась в маленький факел.

На помощь коллеге примчался бармен. Влажным полотенцем он устранил возгорание, опрокинув при этом напиток. Если мы пришли за зрелищем, то мы его получили. Хотя и остались без зеленого «хлеба». Вывод: не выпендривайтесь в ресторанах, ешьте яичницу, пейте водку. Водка тоже горит, но поджигать ее в рюмке по протоколу подачи не положено. Хотя сейчас уже есть прецеденты…

Так что в гордом одиночестве и не подумал бы он употреблять абсент – ни по правилам подачи, ни просто «в опрокид». Зачем, если вместо рюмки абсента можно выпить… Да все что угодно можно выпить.

Тем более не стал бы он употреблять этот зеленый нектар в присутствии «дуняши». Во-первых, это снизило бы его мужской функционал. А во-вторых, в целях безопасности, из инстинкта самосохранения. Он даже все оружие в доме прятал в такие дни – от греха подальше. А то начиналось: «Покажи, как ты умеешь», «Ах, какая, прелесть», «Какой же ты молодец»…

Такие реплики из «дуняшиных» уст льстили мужскому естеству, так что раньше мог и показать. До тех пор, пока чуть не оттяпал себе полпальца боевым «Кабаром». Жонглер хренов. Кровищи-то было! Хорошо, что эта конкретная «дуняша» медсестрой оказалась.

Теперь шрам – как напоминание, как инструктаж по правилам обращения с оружием в нетрезвом состоянии. А вернее, по правилам категорического необращения. А ведь мог и голову саблей отсечь. А зачем ему «дуняша» без головы? Или голова без «дуняши»?

А вот текилу он уважал. Начал уважать в глубокой молодости, после вечеринки «текила-бум». Было им чуть до тридцати тогда. Жены были где-то в Европе, вечера были пусты и пьяны, и, как сыр Вороне, им бог послал флаера на вечеринку. По три текилы-бум на флаер.

Все знают, что такое коктейль текила-бум. «Спрайт», текила, стакан, картонный костер. Накрыли стакан костером, перевернули, стукнули дном стакана о барную стойку. Пена, счастье, пузырьки и сок голубой агавы залпом в организм. А потом танцы и дым сигарет.

Три коктейля на флаер. Девять флаеров. Три парня, из них коктейли пил – один, остальные пили виски. Все девять флаеров отдали ему…

Утро было не просто хмурым. А похмеляться он тогда еще не умел. Он пошел выгуливать таксу и оказался… в поликлинике – на грани сердечного приступа. С тех пор он не курил. Только сигары. Очень редко. И только под коньяк или виски. Хорошо бы у камина. Правда, камин он тоже разжигал в «холостые» дни очень редко. Открытый огонь в нетрезвом состоянии – не к добру. Разве что очередная «дуняша» будет весьма надежным человеком, да еще с навыками обращения с огнетушителем.

Вспомнил про виски и улыбнулся. С текилой он обязательно встретится. Лизнул соль, глотнул текилы, закусил лаймом – классическая формула. Но здесь нужно проникнуться неким беспросветным одиночеством, окунуться в крайний, почти суицидный, солипсизм:

И любовь есть, но уже не греет,

И полная чаша – постыла.

Пошла на кухню, взяла нож поострее…

Резанула лайм, налила текилы.

Виски же – совсем другой коленкор. На деле – самогон самогоном. Но попробуйте сказать об этом опытному кависту или фанатичному вискоману. Послевкусия, торфы, старты и финиши, острова и солоды, дистиллерии, они же вискокурни, бочки обожженные и бочки свежего дуба, ароматы и бренды, ирландии да шотландии…

Легенды, легенды, легенды…

Водку делает этикетка, вино делает терруар, виски делает легенда. Виски варят, бурбон гонят. Коль некий герцог личным указом повелел варить на этом торфе, а другой запретил на тысячной бочке – такую бутылку истинный ценитель будет хранить до пыли, целовать в пунт и подавать исключительно к сигарам ручной сборки, набив олд-фешн рокс замерзлыми камнями. Культ.

Он и сам был грешен. Его погреб хранил целую коллекцию. Были парочка бутылок «Macallan», были «McClelland’s» в ассортименте. Несколько пузатых «Monkey Shoulder» с забавными латунными обезьянками на бутылке. Были бутылки попроще, были и пожирнее.

Но гордостью коллекции виски был особый бренд – «Scyfion», «Вино скифов». Бренд, весьма недешевый, но дело было не в цене. «Вино скифов» придумал его хороший товарищ, почти друг. Придумал здесь, в родном городе, а он все-таки был патриотом – патриотом родного города, в котором родился и вырос. И который не променял бы ни на один другой город мира.

И пусть супруга, у которой, как поет Кашин, «потемкинская кровь» от основания города, называет мужа приезжим, но сам муж считает себя истинным аборигеном, поскольку – еще раз – родился и вырос здесь.

Товарищ был профессиональным сомелье, проводил дегустации в местном виски-клубе. Дегустации могли быть камерными, на пару человек. Например, какой-нибудь вискоман со своей «дуняшей». Или же на этих мероприятиях собиралась деловая элита города.

А работу над брендом товарищ начал с того, что разбирал по досточке бочки, поработавшие несколько лет у местных виноделов. Каждую дощечку нумеровал, паковал и отправлял в Шотландию. Там бочки снова собирали и заполняли спиртами «Mortlach» (вначале). Спирты выдерживали в бочках из-под наших автохтонных вин, где они обретали своеобразный цвет и аромат, и получали в результате новый продукт – «Scyfion».

Потом появились новые бренды спиртов, новые страны виноделов, новые дистиллерии. От скифов там не осталось уже ничего… Кроме названия нового бренда, созданного здесь, в родном городе. И поэтому он отдавал немалые деньги за каждую новосотворенную бутылку «Вина скифов» и скопил в погребе уже полторы дюжины эксклюзивных произведений вискокуренного искусства.

Собственно искусству тоже нашлось место: каждая этикетка, каждая упаковочная коробка были украшены как полотнами известных мастеров, так и работами местных авторов. Над оформлением одной из этикеток поработал сын основателя бренда.