Александр Нейман - Вельзевул за кулисами

– Привет, урод! – воскликнул он в трубку.

– Привет. Ну? Что ты приготовил?

– С чего ты взял, что я что-то приготовил? – слышно было улыбку в его голосе.

– Потому что ты обзываешь меня в первом предложении, только когда у тебя есть аргумент, доказывающий твое превосходство надо мной. Либо когда ты пьян. Но так как сейчас еще утро….. Я надеюсь, ты же не пьян!?

– Ты прав, у меня есть и аргументы, и факты и пьяненький я и вообще все прекрасно!

Только после такого длинного предложения я понял, что он действительно не трезв.

– Я встретился сегодня утром с господином директором рынка, – проговорил Егор, стараясь внятно произносить слова. Он вообще не любил, когда кто-то уличал его в нетрезвости и поэтому, а может и еще по каким-нибудь своим причинам, редко пил, – он… – тут он сделал длительную паузу – сказал… – он снова выдержал паузу, то ли подбирая слова, то ли нагнетая интригу, – что даст нам денег! Сколько, правда, не сказал, но это уже кое-что, времени у нас полно, если он даст хотя бы двадцатку, то будет отлично! Хороший он вообще мужик, спортсменам помогает…. Ну, в общем, посидели, поговорили, выпили коньячку бутылочку и дело сделано. Мне пора! – резко бросил Егор. – Увидимся на репетиции и порадуем ребят.

В конце последнего предложения Егор заплямкал, так словно был не прочь еще выпить, что совсем было на него не похоже, и положил трубку. В трубке запищало и треснуло. Передо мной повис образ Егора держащего телефонную трубку возле уха, блаженно улыбающегося и глядящего в будущее.

Поиски денег. Это утомительный и трудоемкий процесс, включающий в себя не только постоянную беготню из одной части города в другую. Не стоит забывать о долгих часах ожидания в приемных и коридорах. А так же о неприятном чувстве, какого-то нетипичного стыда, похожего на то состояние, когда совершив пакость, ты, еще надеясь на помилование, ждешь вознаграждения от своего родителя, но в глубине души понимаешь, что надежда на хорошее – это единственное хорошее, что с тобой может произойти. Ко всему прочему это еще и, просто-напросто, пустое занятие, отнимающее много времени и сил. А силы и время нужны, особенно тем людям, которые работают с утра до вечера, ходят на занятия, а оставшееся время тратят на творчество. Когда все сопоставляешь, то становится видно, что времени на творчество не так уж много. Именно поэтому большая часть наших идей рождалась в транспорте, на работе, все в тех же приемных и коридорах, в ванных и туалетах и, конечно в кроватях, в конце беспокойного суетливого дня, когда от обилия информации, мыслей, мечтаний, предвкушений и возбуждения не можешь заснуть.

Репетицию назначили на шесть вечера. Ну а пока был еще весь выходной впереди Егор и Булка отправились на поиски новых финансистов, а я и Ден собирались заняться записью отбивок к нашему выступлению.

Все называли его Булкой. Я иногда, в шутку, называл его Николаем Сергеевичем, но прозвище Булка прицепилось к нему еще со школы, а может и раньше. В небольших городах, даже если захочешь избавиться от своего, пусть маленького и безобидного прошлого, не так-то легко это сделать. Все вещи тут меняются, но, в то же время, остаются там же, где ты их оставил. Такое происходит не только с глупыми детскими прозвищами, но и с людьми, которые их носят или даже раздают. Кажется, что их давно уже нет в этих краях, что они сменили этот серый и безнадежный городской пейзаж на более кипучую, яркую и претенциозную местность. А потом случайно натыкаешься на какой-нибудь призрак из прошлого и, даже не сразу можешь вспомнить его имя, а про фамилию и говорить нечего.

Вот он является такой серый и обшарпанный, похожий на этот город, с уставшими глазами, мутными как окна в общежитии. Стою, жму ему руку и пытаюсь улыбаться. (Неужели и я так же выгляжу?) Он напоминает шахтера, который отработал смену под землей и выбрался из шахты на свет. Смотрит на меня как на солнце и искренне радуется, но тут же вспоминает, что завтра ему опять спускаться в душные недра и его улыбка слегка тускнеет. Мы стоим в магазине, я покупаю сигареты, а он ждет жену. Рыжая, с короткой стрижкой, она появляется в поле моего зрения, я замечаю, что она беременна, когда она медленно идет в нашу сторону. Это их семья: он в старом растянутом свитере, худой, с тонкой шеей, куртка из потрескавшегося кожзаменителя, черные грубые ботинки с тупыми носами и стесанным каблуком, но начищенные до блеска и темно-зеленые брюки с пузырями на коленях. Его жена похожа на небольшой холодильник «Славутич», и так же стоит поодаль в ожидании, когда кто-то (в данном случае муж) проголодается. А что это на ней надето? Я затрудняюсь…. Это абстракция. Днем он работает…. я прослушал где, кажется, что-то строит, а по вечерам таксует. Она сидит дома носит ребенка и ждет его окруженная слабоосвещенной кухней. Он возвращается к полуночи и ест свой ужин в компании двух холодильников и эмбриона. И такие видения возникают довольно часто. Ты их никогда не предскажешь, они всегда неожиданны, появляются из неоткуда и уходят, соответственно туда же. В нашем небольшом городе постоянно натыкаешься на старых знакомых, настолько старых, что не всегда можешь вспомнить откуда ты их знаешь.

Булка – это тень из моего прошлого, которая всегда рядом, но такая цветная, шумная тень, это тот призрак, которого всегда радостно видеть. Булка имел набор странностей, например: в бумажнике он носил портрет Америго Веспуччи и выдавал его за какого-то своего знаменитого предка. Ну, разумеется, не самого Америго, а его изображение. Для чего он это делал – оставалось тайной. Он был совершенно всеяден, то, что мы не доедали во времена наших студенческих пьянок или в поездках по всевозможным фестивалям КВН доедал Булка. Дело доходило до совершенно абсурдных вещей: кости от копченой рыбы и их же внутренности или вообще черт знает что. Я видел, многие люди съедают яблоко вместе с огрызком, но для меня непостижимо, макать арбузные корочки в сахар и хрустеть ими сидя похмельным утром на маленькой кухоньке в съемной квартире в каком-нибудь Саранске. Пожалуй, были в нем и положительные странности: распевание совершенно дурацких, но очень смешных песен на вымышленных языках, сопровожденных «псевдоэротичными» танцами. Это было забавно.

Ну как бы там ни было эти два совершенно разных человека – Егор и Булка – всегда вместе ездили попрошайничать к богатым дядям. Они довольно тяжело находили общий язык друг с другом и теряли его с молниеносной быстротой. И если уж общий язык вдруг потерялся, то лучше было не влезать, это двое умели ругаться, по-настоящему. Они и сами рекомендовали не влезать в их перепалки, порой даже настаивали. Я был совершенно спокоен и уверен в том, что скоро все встанет на свои места. Покоя они не давали Дену, ему вообще не было покоя, когда кто-то у нас в команде ругался. Сам он скандалить не любил и крайне редко это себе позволял. В такие моменты он укоризненно на меня смотрел и ждал, что я, как капитан команды предприму меры, но я сохранял нейтралитет, пока не возникала угроза смертоубийства.