Ольга Шорина - Тетрадка с клоунами

Это был слоёно-кремовый «наполеон».

– Кто будет резать? – спросила Римма.

– Женщины должны, – ответил её сожитель.– Вон там нож-пилка есть.

И я порезала его на квадратики, довольно плохо.

Мы сидели и пили чай, никакой водки, как мама считает. Я же боялась признаться самой себе, что Римма тупа, как пробка, и говорить мне с ней совершенно не о чем. А что ей может быть интересно?

– В Мамонтовке новый магазин открылся.

– И где же?

– На улице Мира. Там у них раньше был магазин «Продукты», такой весь обшарпанный, облупленный, ободранный.

– То есть он уже был, но его переделали? Ну и как там? Продукты дешёвые?

– Не знаю. Мы ездили туда с подружкой.

– Это, Лин, машину надо, чтобы везде ездить.

Ишь, какая!

Римма с сожителем собирались к ней на работу. Она раскладывала по стеклянным банкам картошку и капусту.

– Ничего, они там пьяные, всё сожрут! Да, Лин?

– Рим, я обувь хорошую не буду надевать!

– Да, там же навоз.

Римма спустилась в резиновых сапогах.

– Ну что, ребёнок? – по-доброму спросила она. – Как там у тебя с учёбой?

– Да я же работаю, а не учусь. Не платят!

– Ты не одна в таком положении. Не расстраивайся.

Знала бы Римма, что за этим стоит! Пусть ей в совхозе не платят с июня, но у неё всё идёт в стаж, чин чинарём. У меня же…

Сегодня решила в киносеть не ходить.

Третья неделя простоя.

Наконец-то встретилась с Шихановым.

– Там же у вас нет никого! – удивился он.

– Так мне просто надо оставить в двери записки!

– Оставляйте!

Выпал снег, морозы.

Я очень хотела попасть на сегодняшний митинг, но объявлений, когда и где он будет, да и будет ли, нигде не нашла. Мне тогда, месяц назад, на День Советской Конституции, так понравилось!

Зато бабушка мимо проходила, и ей дали газету «Подмосковная правда» и «Край родной». Она чуть не расплакалась:

– Надо же, оказывается, бывают такие газеты !

Да, бывают, и, причём, совершенно легально! А вы в «Московский комсомолец» с «Миром новостей» упрётесь, и ничего не видите!

Мы с Курицыным как-то сцепились по поводу «международного еврейского заговора».

– Так значит, – с пугающей ласковостью, как учитель, подло готовящийся обрушить тебе на голову твои прегрешения, начал бухгалтер, – опять во всё виноваты евреи. И ты читаешь такие газеты!

– А что мне, порнуху читать?

Янка всегда приходит ко мне по выходным с утра пораньше. Я обычно ещё сплю.

– Я звонила! – сообщила она. – Но он сказал, что не может с тобой встретиться, потому что у него в двенадцать часов собрание.

– А то уж я боялась…

– Не бойся, мамки дома не было.

Сегодня жаловалась, что так и не смогла написать реферат о личности Иоанна Грозного. Решила обратиться за помощью к нашей историчке, Валентине Ивановне.

Я знала, где она живёт. В доме во дворе школы – ну, про это все в курсе. Но чтоб знать квартиру! Просто я проходила мимо, и слышала её низкий, неприятный голос в угловой на третьем.

В этом же самом подъезде живёт и наша одноклассница Малышева, та самая, что на сносях.

Нам с Янкой, можно сказать, повезло, – мы встретили Валентину Ивановну прямо у подъезда. И Летова, простая душа, всё ей выложила: план горит, реферат должен быть сдан позавчера.

И Стахова принялась голосить:

– Нет-нет, девочки, мне некогда! Это надо всё бросать, садиться и писать! Мне уже это здоровье не позволяет!

– Так нет у вас книжек каких-нибудь? – не отставала Яна.

– Нет, я всё раздала, и мне никто ничего не вернул!

Историчка у нас в классе «успехом не пользовалась», и только я, Яна и Ирочка, если можно так выразиться, были её преданными поклонницами. Наташа Бурундукова в наш «фан-клуб» не входила.

А сейчас мы обе оказались страшно разочарованными. Ну, не хочешь ты помогать в условиях рыночной экономики, ясное дело. Но зачем голосить как на пожаре, что-то там из себя выкручивая?

Сегодня тоже выходной. Совсем забыла, что на понедельник праздник 7 Ноября переносится с субботы. Получается, что все «красные дни» в году навешаны на одну нитку.

Это хорошо: мне не нужно придумывать, куда бы пойти, изображая, что я – работаю.

А отчим уже две недели скандалит про «общественные начала». Как будто кто-то ему правду сказал.

– Лин, но, я же был в отпуске, и видел, что она с утра никуда вставать не хотела! Лин, да не работает она нигде!

У Янки сегодня день рождения, девятнадцать лет. И выпадает он на её институтский выходной, – военную кафедру во вторник. Заходила к ней с утра два раза, чтобы поздравить, – бесполезно. На улице сугробы, минус десять. Я в своём китайском тулупчике. Хорошо, что вспомнила про импровизацию. И вот в полдвенадцатого встречаю её во дворе:

– Я уж и на музыку сходила, и на физиолечение, и в парикмахерскую зашла.

Дозвонилась до Михаила Викторовича!

– Алло!

– Это я.

– Приветствую! – узнал он меня. – Хочешь спросить, как дела? Я только что с работы приехал, сегодня – к Дерюжкину и в суд насчёт дружины. Буду часто забегать. Я позвоню.

– Да куда же мне звонить?

– Точно! Я с Галиной Георгиевной сегодня встречаюсь.

Ябедничаю:

– Так она же говорит: ключи не дам, сидеть там не позволю…

– Ну, бывают у человека заскоки. Комната есть, надо в ней работать . Я ещё с одним мужичком договорился, – есть комната на втором этаже для дружины.

Я позвонила, и такой камень с души свалился! Ну, как тут не поверить! И суд, и Дерюжкин, и дружина! Я и забыла про тот ужасный разговор с Валентиной.

А как там ВДМ? По-моему, Михаил Викторович напрочь про него забыл!

Но себя-то, любимого, он не забудет.

– А я стала кинематографом увлекаться, – сказала Яна. – Посмотрела несколько фильмов и записала, кто режиссёр. Мне Бертран Блие понравился!

– Слышала, но не смотрела.

Яна всё никак не может пережить встречу с историчкой.

– Да, как же так! Я же думала, что она – хорошая!

– Я тоже. Я встречала её и в том году, и в этом, она сама ко мне подошла, и стала … на пустом месте!

– Вот я не понимаю, – сказала Янка, – вот почему у Алкашки – много, а у нас до сих пор никого нет! Вообще-то, мне не очень-то парней и хочется. Может быть, ещё и рано. Но всё равно: никакого опыта…

Яна заулыбалась, взяла гитару, и стала петь песни этого чудовища, – Умки:

Я иду по узенькой дорожке,

Потому что у меня кривые рожки;

В ботиночках мои копытца,

Пусть меня милиция боится!

Бедный полярный мишка! И за что его так опоганили!

***