Владимир Черепкин - Близь и даль

Как-то привёз он своего друга в деревню на праздник. Было много выпивки, особенно самогона, и закуски тоже много, и весело было в тот день на селе.

Парни хорошо выпили. Сашка был весел и чувственен, радуясь встрече с близкими и знакомыми, и особенно со своей матерью, по которой он очень в разлуке скучал.

– Эх, заработаю я в городе квартиру, надеюсь, что быстро, начальник уже обещал, – и заберу тебя к себе, от этого тяжкого труда, от этой беспросветной маяты, – говорил он, едва не пуская умилительную слезу.

– Да куда же я денусь-то отсюда, – усмехалась мать, – мне ещё до пенсии здесь пятнадцать годков напрягаться, а там уж и неизвестно что будет. А раньше этого срока нечего об отъезде и помышлять, надо здесь быть. Вон, Татьяна, – тётка твоя, сорвалась – и почти без пенсии осталась, да и муж её Александр. Оказалось, что стаж у них деревенский пропал. Они-то ведь знали про это заранее, но такие вышли обстоятельства, что пришлось уезжать. Дочери в городе надо было срочно помогать, – с ребёнком малолетним нянчиться. Вот здесь дом продали, а там купили домишко в городе. Стаж деревенский у них пропал, а городского уж выработать не успели. И ведь порядком людей несчастных таких. Многие просто по незнанию впросак попадают. Думают: у нас всё справедливо с этим, как везде говорят. Ан нет, – кое-кто обжигается.

Вот если городские в деревню уедут – хоть редко, но так бывает, – здесь ничего у них не пропадает. И потому не очень верят они тому. А когда им объясняешь, – смотрят удивлённо. Так что несправедливость, ой какая!

Писала Татьяна про это в министерство, так они знаете что ответили:

«Такая, мол, практика способствует закреплению кадров на селе». Они кадры такой несправедливостью закрепляют!

– Ну, хватит о грустном, – праздник всё же, – закруглил тему Сашка и компания, недолго помолчав, занялась разговорами о редких весёлых моментах их деревенской жизни. Лица людей засветились, зажглись. Вспоминали и оказии на работе и пьяные праздничные драки и много всего, что приукрашивает невзрачный деревенский быт.

Игорь тоже повеселел, стал чувствовать себя совсем, как дома, ходил без стеснения по всему пространству, весело вплетался в общий разговор, бросал туда искры своих остроумных реплик. Но его в этом доме больше заинтересовала не вся та весёлая расказня, а нечто другое – икона, висевшая у друга в горнице на стене, которую он заметил в одной из своих коротких прогулок.

– Слушай, договоримся, – шепнул он другу, – ты мне икону, а я тебе денег на «Яву» на мотоцикл – идёт?

– Ты что, спятил? Мать же не отдаст.

– Жаль, – вещь стоящая! Деньгами бы завалиться можно. Ладно, пошли поговорим, – взял он Сашку за руку. Они вышли на улицу.

– Прикинь-ка, где их можно достать?

Сашка почесал затылок: – Да у всех, наверное, есть… Да нет, не даст, конечно, никто.

– Ну ладно, даст – не даст, говори: где можно взять.

– Ну, вон у тётки Марьи много, – недолго подумав, сказал Сашка.

– Давай-ка покумекаем, как их взять. Она куда-нибудь из дома уходит?

Но Сашку уже начал прошибать пот. – Да нет, опасно всё это, – боязливо протараторил он, – уходит, но ненадолго.

– Да не трусь ты, – тепличное растение, всё пройдёт как надо, без задоринки.

– Может вечером за молоком пойдёт к Васильевым.

– Так, а Васильевы где живут?

– Это в другом конце деревни, третий дом от краю.

– Хорошо. У вас, как я понял, когда в своей деревне ходят, дома не запирают.

– Конечно.

– Годится, – прищурил Игорь глаз, – только умри – никому ни слова. Да смотри, до вечера не напивайся…

Вечером, когда тётка Марья, опираясь на палку, медленно пошла по улице, друзья были наготове.

– Давай быстро за мной, – скомандовал Игорь.

Один за одним, озираясь, они прошли через Марьин огород к дворовой калитке и прошмыгнули внутрь дома.

– Стой здесь на шухере, гляди в окно, а я просмотрю что надо, – скомандовал Игорь, быстро шаря глазами по стенам передней комнаты. Затем он перешёл на кухню, откуда быстро юркнул за дверь, направившись к горенкам.

– Пойдёт одна, – сказал он, возвратившись с небольшой иконой в руке и, махнув рукой Сашке, быстро направился через двор на улицу. Сашка стремглав проследовал за ним.

– Шеф такую с руками оторвёт, – сиял Игорь, когда они рассматривали добычу за стеной бани, – для тебя это пока тёмный лес. Ну ничего, со временем наблатыкаешься, – подбадривал он, ещё больше оробевшего, приятеля.

– Принеси-ка пока какую-нибудь тряпицу, чтобы завернуть, – послал он домой Сашку…

Они спрятали икону в бурьяне за баней, и пошли продолжать празднование…

На другой день Сашка проснулся рано. Голова болела и кружилась. Ко всему вспомнилось содеянное, и на душе ужасающе заскребло. – Чёрт бы побрал, связался тоже с этим городом, – думал расстроенный парень, – лучше бы уж оставаться здесь… Да тоже и здесь не сладко, – утешал он себя – ну, что будет, то и будет, чему быть – не миновать.

Вскоре проснулся и Игорь, и мать стала накрывать стол.

– Садитесь гости завтракать, – ласково говорила она, – да и выпить после вчерашнего разгула не грех. Головы- то чай болят? Вино ведь надвое растворено: на веселье и на похмелье.

Игорь с Сашкой быстро натянули штаны, пополоскались у рукомойника и, довершив прочие утренние обязанности, сели за стол.

После двух опрокинутых в рот заветных стопок и обильной закуски Сашка немного успокоился, слегка повеселел.

Скрипнула дверь, в комнату вошла соседка, тётка Марья и Сашку внутри здорово передёрнуло, но он взял себя в руки и вида не показал.

– А, Марья, садись за стол, я ведь тебя ещё вчера ждала, ты же званая была. Чего рожу-то воротишь, долго не заходишь, или обидела тебя чем?

Марья села на край поданного стула, несколько призадумавшись, заговорила:

– Так ведь, хорош гость, если редко ходит.

– А ты давай почаще ходи, ты мне всегда хороша, а уж в праздники, – тем более.

– Так ведь, горький в миру не годится на пиру. Я вчерась-то не пошла со своими делами, а сегодня, вроде как праздник к концу, так вот и зашла.

– А что за горе случилось-то? Давай рассказывай?

– Да обокрали меня, Танюшка милая. Вечером, пока к Васильевым ходила за молоком. Прихожу домой, а иконы одной нет. Что за зараза взяла, руки бы оторвать. И подумать не знаю на кого, – гостей целая деревня. Из озорства ли, или ещё для чего, – не знаю, но иконы одной нет.

Мать строго взглянула на Сашку, повысила голос: – Это не вы озоруете?

– Нет, что ты, совсем что ли? – не показывал вида сынок.

– Да нет! – убедительно вторил приятель.

– Конечно, нет, Сашка-то этого не сделает, – уверенно заступилась тётка Марья, – я вить его с пелёнок, почитай, знаю. Это уж чьи-нибудь пьяницы, понаехали тут на нашу голову. А так-то, кому она нужна, иконы-то старые…