Владимир Черепкин - Близь и даль

Но Сашке снова стало дурно и не до разговоров, – опять на сердце тяжело навалилась его беда. Он стрельнул у кого-то чинарик, и, опустив голову и жадно вдыхая дым, стал ходить по, свободному пока ещё, узкому камерному проходу.

На какое-то время организм давал отдохнуть, притупляя чувство горечи. Тогда парень обдумывал, как вести себя на суде. Но перерыв длился не долго, – душевный груз возвращался, сдавливая разум тупой, тяжёлой тоской.

Вскоре шофёра и Сашку вызвали к дежурному. Там были ещё двое арестованных. Вооруженный сержант объявил им, что повезёт их в тюрьму, строго и громко предупредив, что шаг в сторону будет считать побегом и стрелять начнёт сразу и без предупреждения, на что один из арестованных усмехнулся.

– Я серьёзно говорю! – ещё больше повысив голос, сказал конвоир, – шутки и веселье здесь неуместны. На выход, вперёд!..

Их доставили «воронком» в тюрьму. Потом строем повели уже за закрытыми её воротами. Зловеще скрипели многочисленные внутренние замки, двери. Со стен, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, двор озирали автоматические телекамеры.

Арестованных завели в тамбур, состоящий из четырёх мрачных, шероховатых бетонных стен и металлической сетки вместо крыши.

Сержант кивнул принимающему офицеру на того, усмехнувшегося парня:

– Весёлый, – на всё ему смешно.

– А мы его здесь научим родину любить, – подмигнул сержанту офицер, на что арестованный опять улыбнулся.

– Ах ты, сынок! – вскипел офицер, двинув вперёд корпус, – здесь не у тёщи на блинах, быстро порядку научим! Ну, что глаза-то пялишь? – Быстро в наручники его! – резко повернул он в сторону раскрытой двери голову…

Вскоре парень был в наручниках. Охранники, заперев дверь, ушли.

– Я знаю эту штуку, – сказал закованный, заинтересовавшимся его наручниками, друзьям по несчастью, – главное – поменьше их дёргать да шевелить, они самозатягивающиеся. Вообще-то, уже крепко жмут. Ну, ничего, снимут – куда денутся.

Минут через тридцать за ними пришли, с закованного сняли наручники, повели всех в баню. После неё завели в большое помещение, где они из кучи старого постельного хлама выбрали себе боле – менее подходящие матрасы, подушки, одеяла. Навьюченных тем добром, провели их по длинным металлическим, огороженным металлическими же сетками и арматурой лестницам через несколько этажей и, наконец, доставили в камеру.

Там стояли четыре койки в два яруса. На них они сбросили свои постельные принадлежности и одновременно с лязгом закрываемой двери и скрипом замка плюхнулись рядом со свёрнутым тряпьём на сетки коек.

Переведя дух, осмотрели своё новое жилище. На подоконнике, нашли, заботливо оставленную кем-то, коробку с длинными, рассчитанными на докуривание, чинариками и с наслаждением закурили.

Из вмонтированного в стену динамика вдруг грянула песня «У меня сегодня день такой счастливый», чем вызвала у парней дружный, впервые за эти дни исторгаемый, громкий смех.

Сашка расположился на нижней койке. Лежать не хотелось, а сидеть было неудобно, – голова упиралась в верхний ярус.

– Ну, и сделают же, – никакого удобства, – возмутился он, переходя к, едва пропускающему уличный свет, оборудованному жалюзями, окну.

– Удобства тоже захотел! – усмехнулся тот, которому надевали наручники, развалившийся в крайней от окна, нижней койке, – ты видел какие стены в том тамбуре, какими шляпками обмазаны? Это, чтоб нам жизнь раем не казалась.

– А интересно: какой толщины стены? – поинтересовался шофёр.

– Да, наверное около метра, – отозвался тот.

– Между прочим, в Хиросиме, в районе взрыва, только заключённые не пострадали, – добавил верхний Сашкин сосед. После чего предложил познакомиться.

Сокамерники встали, сгрудились, обменялись рукопожатьями, назвали свои имена.

Сашкин верхний сосед оказался начальником ОКСа завода и находился под следствием за «денежные махинации в особо крупных размерах». Звали его Сергей. Парень, на которого надевали наручники, обвинялся по той же статье. Он был студентом и где-то на Севере, во время студенческих летних работ, вместе с руководителем их отряда – преподавателем и местным начальством занимался приписками. Он представился Андреем.

Шофёра Сашка уже боле – менее знал по бывшей камере. Звали его Колькой.

– А тебе хоть воровать-то было на что? На пропой? – спросил у Сашки, когда все улеглись, свесив с верхнего яруса голову, Сергей.

– А на что же ещё? Да и так, на житьё – бытьё, – буркнул снизу тот.

– А пьёшь-то, поди, красноту дешёвую? – продолжал допытывать сосед.

– Конечно, а что же ещё. Ну, и водку.

– Ну, не знаю. Я, например, пью в ресторане, и хорошие вина. Я пью, что бы снять напряжение. Что бы просто отдохнуть. Понимаешь?! А чтоб: нажраться, да ходить с пьяной рожей, с посоловевшимы глазами – вещь не по мне. Я такое дело совсем не принимаю.

– А если не пьянеть, так зачем тогда и пить? – удивлённо возражал Сашка, – это тогда лучше лимонад употреблять, – и вкуснее, и дешевле и пьяным не будешь.

– Ах, вон, – у тебя своя правда, – произнёс начальник и отступился. Но несколько помолчав, продолжил речь, обращаясь уже ко всем присутствующим: – Я слышал, в зонах, так называемые, «повязочники» есть. Срок им могут убавить. И боле – менее престижно. Надо бы получше узнать про то.

– Да их, говорят, не любят там, – откликнулся с другой верхней койки Андрей.

– Надо всё же уточнить, – не унимался Сергей, – хочется повеселей срок-то отбыть.

– Да уж веселья-то вряд ли мы здесь найдём, – ответил Андрей, опять по привычке ухмыльнувшись.

Радио то ненадолго включалось, то вновь замолкало, наконец, к исходу вечера замолкло совсем. Скоро все погрузились в сон.

Сашка на этот раз спал хорошо, без каких-либо запоминающихся сновидений и по просыпу сразу же вспомнил свою ситуацию. Но особых переживаний теперь не было, – организм принял всё как есть.

После утренних процедур и завтрака, а был он на этот раз довольно сносным, окошечко в двери открыла местная библиотекарша и предложила список доставляемых книг.

Сокамерники с огромными энтузиазмом и радостью окунулись в просунутые им листы и выбрали себе сразу по нескольку произведений. Сашке приглянулись три приключенческих книги о путешествиях в южных землях и морях. Особенно заинтересовало его произведение «Таинственный остров», в которое он и погрузился всем своим вниманием.

В камере стало заметно тише, только шелест листов, да иногда включавшееся на короткое время радио в основном нарушало эту тишину.

Пробыл Сашка в той камере недолго. Через три дня его увели с вещами, усадили в машину, и, как он сразу же догадался, повезли на суд.

Там он встретился с довольно бодрым, улыбнувшимся и хитро подмигнувшим ему, приятелем и со средних лет человеком, кому сбывались, как ему стало понятно, ворованные иконы.