Владимир Черепкин - Близь и даль

Часто вспоминались ему и дни, проведённые недавно в камере. Особенно, покрываемый каплями пота, молодой мужик с белой горячкой, что был помещён туда на ночь, перед отправкой в больницу. Больной одолевали галлюцинации. Казались ему приятели, что выпивают где-то рядом за дверью. Мужик просил у них опохмелки. Те, якобы, пообещали. И тогда он кликнул в окошечко, только что заступившего на смену и ещё не вошедшего во все дела, дежурного и сбивчиво попросил того передать ему стакан. Тот понял, что парень просит пить и подал ему в кружке воды. Больной, дрожащими руками схватил заветную посудину и жадно прильнул к ней губами. Но тут же недоумённо взглянул на дежурного и гневно вскричал: – Чего ты мне воды-то дал?

– А чего же тебе?

– Водки! – резко и зло бросил парень.

– Я тебе сейчас как суну! – вскипел тот, и громко хлопнул крышкой окошечка…

Вначале Сашке казался тот случай смешным, но теперь он начал подумывать, как бы самому до такой болезни не докатиться.

Пить он совсем прекратил.

Хотя пришлось один раз выпить, но тогда без этого было нельзя, местный люд того не понял бы, и, мягко говоря, такой поступок бы не одобрил.

А повод был следующим. Случилось приехать, толи любовнице, толи жене к одному из тамошних осуждённых. Поздно вечером заходит в комнату к Сашке дежурный общаги и говорит: тебя Толька Синицын в пятую комнату зовёт, там народ кой-какой собрался. А Толька, среди местной публики – как-никак, авторитет, – пришлось идти.

Навстречу из комнаты вышла закадычная компания из трёх человек. У Сашки всегда были с ними немалые напряги. Первым шёл бородатый малыш Миша Рогов из Москвы. Метр с кепкой, как говорят про таких, но парень надменный и задиристый, должны быть, видящий всех не столичных свысока, как думалось про него Сашке.

За ним вышагивал парень по кличке Самурай, а как имя его Мишка в точности и не знал, потому как называли его здесь осужденные всегда по кличке, а администрация по фамилии – Бородин.

Ну и третий, – самый мерзкий на взгляд Сашки во всей местной публике человек, был здесь, замыкающий компанию, Гоша Юлов, – бывший шабашник – музыкант, весьма любивший вспоминать похороны и хорошие выручки с них. Он и на сей раз, какую-то очередную историю приятелям лихо рассказывал. Конец этого рассказа Сашка с большим отвращением успел услышать: «…ну, значит, они на похороны все как положено к тому кенту, которого сами и завалили, пришли, и венок у его гроба поставили с надписью: „Спи спокойно, брат – убийцу мы найдём!“ Вот хохма-то была»…

Открыв дверь, Сашка увидел сквозь дым, напрочь прокуренной комнаты, восседающего за столом перед сворой пустых и целых посудин, Тольку Синицына с изрядно посоловевшими уже глазами.

– На-ко вмажь за здоровье молодых, – кивнул он в сторону стоящей сбоку кровати и подвинул вперёд наполненный доверху стакан.

Сашка повернулся в сторону кровати. На ней с краю лежала молодая дородная барышня, выставив из под одеяла большую пышную грудь. Дальше, из-под одеяла же блестела мощная нога и значительная часть полной задницы. Девица, скаля в улыбке зубы, и нагло щурясь смотрела на Сашку.

От стены смотрел на него из под одеяла не очень знакомый парню осужденный.

Сашка отвернулся, подошел к столу, опрокинул в себя содержимое посудины и, быстро погасив влетевшую в него терпкость куском хлеба, отправился к выходу.

Ночью ему опять приснилась та икона и утром, хотя и подмывало немножко опохмелиться, парень себя воздержал, ещё больше принимая тот сон за суровое предостережение.

После того оставалось ему пребывать здесь недолго. Сашка сей срок с честью выдержал и, наконец, отправился, облегчённо дыша, к себе в деревню, домой. В автобусе он чувствовал себя на редкость счастливым и думал о, снившейся ему в недавние дни, иконе. Ведь это она – сдавалось ему – помогла отбыть сей нелёгкий срок. «Икона нам нужна не для обогащения, или какого – то дохода, а для того, чтобы молиться на неё!» – крепко подумав, сделал он для себя вывод…