Владимир Черепкин - Близь и даль

В ту пору как раз подошло грибное время и, имевший с детства к собирательству лесных даров большую любовь, Сашка решил как-то взять этого спокойного по всему человека для такого дела в напарники.

Грибов они тогда хорошо набрали, – и подберёзовики и подосиновики и белые попадались хоть куда, и скоро сумки парней оказались набитыми под завязку. Но перед выходом из леса на поле Сашкиному партнёру вдруг захотелось сделать привал и почему-то он стал готовить для того небольшой костёр. Сашка не возражал и помог собрать дрова товарищу. Скоро огонь заплясал у ног, присевших на отдых, приятелей. Но Сашка, не скрывая удивления, всё же спросил у напарника: – С чего это тебя на костёр вдруг потянуло – ведь вроде совсем не холодно. На что тот к ещё большему удивлению парня сказал: – Огонь всегда мне приятен, даже в жару, и была бы на то моя воля, я бы весь лес этот сейчас спалил.

А дальше парень вовсю разоткровенничался. – Я, ведь, не просто из-за какой-то там мести дом у того чувака поджёг, – очень хотелось видеть это большое и красивое здание в объятьях прекрасного пламени. А сказал я на суде о своей, якобы, мести только потому, что не хотел прослыть «психом» и попасть из-за этого на спец. лечение.

– Вот она голимая пиромания! – кольнуло в голове у поражённого напарника. Об этой психической болезни ему рассказывал прежний друг Игорь, когда они разжигали печь в деревенском доме и тот тоже вдруг восхитился ярко вспыхнувшим над сухими дровами огнём.

После этого случая Сашка решил с Серёгой больше дел не иметь, а когда вернулся в общежитие, то услышал упрёк от Евгения, что не взял он в лес и его, как оказалось – большого любителя всяческих грибных и ягодных дел.

С той поры в лес они ходили вместе. И было это часто, потому как лето тогда, касаемо лесных тех даров, выдалось на редкость урожайным.

Но пришло и время, когда грибы в лесу почему-то кончились.

И однажды они, как ни рыскали по тамошним дебрям, так ничего и не нашли. Конечно, с плохим настроением выходили из леса, почти не разговаривали. Но тут Евгений остановился на самом выходе и выдал вопль радости. Из луговой травы глядела на наших грибников огромная и тесная стая молодых шампиньонов.

– Вот это удача! – горящими глазами взглянув на приятеля, возгласил он.

– Да мы в деревне только лесные грибы брали, – такими брезговали, – не поддержал сего восхищения, партнёр..

– Ну и зря, – бросил фразу Евгений, – из них деликатес – за уши невозможно оторвать! – И быстро присев на корточки, принялся за сбор желанного урожая. Сашка нехотя опустился рядом, в помощь оживлённому товарищу…

– Нако попробуй, – протянул недоверчивому парню Евгений кастрюлю и вилку, когда они вернулись в общагу и он усердно и увлечённо закончил приготовление их.

Сашка зацепил, выглядывающую сверху, шляпку, медленно втянув в рот попробовал. – Нештяк! – восхитился очень чувственно, огромно расширив глаза и покачав головой из стороны в сторону. После чего азартно продолжил желанную трапезу…

Вскоре же подступила и зима. Она выдалась ранней, снежной и весьма суровой. Осужденные всё больше времени проводили в общежитии. Делать же в свободные от работы часы было особо нечего. Евгений, погрузившись в любимое им, музыкальное сочинительство, всё больше пиликал на баяне, Сашка читал библиотечные книги. Соседи скучали, лёжа с закрытыми глазами на койках, или задумчиво с них внимая белому потолку.

У Сашки с Евгением смены совпадали. Общение их было частым и продолжительным. Иногда, особенно после чьей-нибудь получки, подкрашивая надоедливое уныние, друзья принимали бодрящий дух алкогольных градусов. Жизнь от этого, как будто, становилась ярче и веселей. И часто, теми приятными чувствами увлечённые, добавляли сих возлияний ещё и ещё, доводя себя до непотребного состояния. До такого, что особенно подверженный силе градусов, Сашка, впадал в весьма комичные, но и опасные ситуации. Как-то с несусветного пьяного угара одурев и обнаглев, завалился он в кабинет своей администрации и провёл майору напутственную речь об улучшении здешних порядков. И добавил под конец, что ему, мол, эта выходка нипочём, что, мол, он всё равно настроился на отправку в заключение. Да ещё добавил, что, мол, не пью я теперь, не курю (а он и вправду перед тем порядка двух недель не курил, желая ту привычку бросить). Но майор был весёлым человеком, – не злым, – только рассмеялся тогда над парнем.

На редкость стыдно стало Сашке после того. Решил он совсем с алкоголем завязать. Да и Евгений его в этом деле поддержал, – тоже надумал закончить. И решили они в баню по этому случаю сходить, так сказать, смыть навалившуюся заразу. Но после бани предложил напарник Сашке отметить сие: в самый последний раз всё же бутылочку пригубить. Что они и сделали воротясь в общежитие. Да так, что одной бутылкой не обошлось, – уж отметить так отметить такое важное событие! Сашка по этому случаю даже снова закурил.

А в самый разгар их пьянки постучали в дверь и после открытия её в комнату заявился тот самый майор спецкомендатуры.

– Да мы тут после баньки…, – оправдывался Евгений.

– Чего после баньки? Ты уж третий день гудишь.

– А ты, – строго посмотрел он на развалившегося в кресле и, дымящего сигаретой, Александра, – не куришь, не пьёшь, – на зону готовишься?!

Но всё обошлось. И друзья со смехом вспоминали тот случай. Но с алкоголем на какое-то время покончили.

А тут и весна долгожданная вскоре нагрянула, – время уличных гуляний пришло.

Почти всё свободное время парень стал отдавать городу. А поскольку Евгений был для любовных дел человеком, весьма возрастным, то Санька нашёл себе приятелей среди городской молодёжи и с ними пускался во все, разгульной молодости, приключения.

Привело это к тому, что Сашка дважды отсидел по пятнадцать суток за хулиганское поведение. И администрации уже шибко задумалась насчёт отправки его на зону. Но парня простили в последний раз, установили за ним надзор, (то есть он должен был дополнительно отмечаться в определённое время в комендатуре) и парень о своём близком будущем крепко забеспокоился.

Вскоре приснилась ему икона, и, подумалось ему: это та, что украли они и за что он отбывал свой срок. И хоть образа той украденной иконы он совсем не помнил, но всё больше стало мниться ему, что он именно тот, который привиделся ему во сне.

Приснился же он ему узколицый и бородатый, с ясными нацеленными глазами, пронзающими всю его душу до самого дна. Сашка несколько дней не находил после того покоя. Всё казалось ему, что образ непрестанно следит за ним, проверяет каждый его шаг. Потом парень несколько успокоился и всё же часто вспоминался ему тот сон и неминуемо возвращались к нему те, щемящие его сердце чувства.