Владимир Черепкин - Близь и даль

Правда футбол, травяной хоккей, лапта и другие игры за лето уже немного приелись, грибы в лесу есть, но за ними к вечеру мы уже не ходим.

Но разве когда-либо не найдёт ребятня для себя заветной утехи. Вот и на сей раз мы видим с приятелями работу на ближнем картофельном поле наших знакомых женщин и мужиков, слышим отголоски их деловых, а местами и весёлых разговоров.

– Айда, робя, картошку печь, – предлагает кто-то интересную идею.

– Айда, – дружно отзываются остальные. И вот уже бежим мы туда, к нашим взрослым работающим односельчанам.

Наготовить для костра дров не составляет большого времени и труда – лес-то с обильным сухостоем совсем рядом. Спички есть у курящих мужиков.

И вот уже весело пылает костёр, трещат в огне сухие ольховые сучья.

Но у костра жарко в такой знойный вечер, да и в отдалении от костра уже прошибает пот.

– Айда, робя, искупаемся пока, – опять предлагает кто-то.

Все не против. Но перед тем как уйти закладываем картошку в уже образовавшиеся золу и угли.

До пруда не более километра. Покрываем это расстояние бегом за пяток минут. И вот мы уже на месте.

Этот пруд и от деревни недалеко. Мы почти всегда выбираем для купелей сей, близкий от нашей деревни, водоём и считаем его кровно своим купальным местом. Хотя неизвестно для чего он когда-то был создан. Возможно для водопоя пасшихся здесь в своё время коров и овец. Но теперь окрест здесь раскинуты поля, и он служит исключительно для нас- деревенской детворы.

Обычно мы ходим сюда пешком, – от деревни до пруда тоже не более километра. Иногда приезжаем на велосипедах, но это редко – проезд здесь неудобен из-за слишком горбатой тропинки по полю и жердям деревянных изгородей, – здесь сооружён прогон для скота, с двух сторон оконтуренный, хоть и проходимыми, но затрудняющими путь людей заборами.

Да надо сказать, что и велосипеды у нас у всех были в тех, не близких уже временах, взрослые, большие, с высокой верхней рамой. Для детей они, мягко сказать, не совсем удобные. Из-за скудости семейного бюджета их обычно покупали, чтобы пользоваться всей семьёй, – один взрослый велосипед на один дом. И мы – коротконогие дети, были не в состоянии перенести ногу через верхнюю велосипедную раму, и ездили, как называлось: «под рамой». Может быть сейчас, при обилии маленьких велосипедов люди не знают, как ездить «под рамой». На всякий случай, поясню. Это, когда ездят стоя на педалях и огибая своё тело мимо верхней рамы. По мере же нашего роста, мы научались закидывать ногу за раму, но ещё не доставали до сиденья. Это называлось «ездить на раме», и было уже второй ступенью освоения велосипедной езды…

Теперь про наш водоём. Вода в том пруду была на редкость прозрачной, хотя и несколько коричневатой по цвету и в небольшом отдалении от водоёма, если не была тронута ветряной зыбью, виделась чудесным природным зеркалом, с трёх сторон обрамлённым густой и высокой растительностью. Над прибрежной водой свисали шишечки рогоза, атласно блестели длинные полоски осоки, летали стремительные стрекозы, жужжали пчёлы и шмели.

Пробовали мы здесь развести карасей, но почему-то они не приживались, видимо здешняя вода оказалась для них не совсем подходящей. Пиявок же в пруду водилось множество, и непонятно было: чью они пили здесь кровь.

Чёрные и жирные черви те ползали по отлично видимому, жёлто-коричневому дну, свисали со стеблей и листьев густой водной растительности, вызывая во мне при заходе в воду брезгливость и боязнь. Но пройдя дальше от берега и, пускаясь к середине пруда, вплавь, можно было осенить себя спокойствием, – в отдалении и на глубине пиявки не наблюдались.

Незыблема была поверхность пруда и на этот раз. И, лишь, бросившаяся с весёлым криком, мальчишеская гурьба дружно сломала то изумительное природное зеркало.

Вода уже была по-осеннему холодна, но после внезапно появившейся, отменной сентябрьской жары воспринималась телом на редкость благостно. Мы плавали и резвились над глубиной до озноба и, когда невероятно озябшие уже, выскочили на берег, несусветная дрожь пронзила всех нас неодолимой и страшной силой. Недолго посидев и подрожав на берегу, мы торопливо отжали свои трусы и бросились, всё ещё трясущиеся, к полю и нашему спасительному костру.

У костра быстро приходим в себя. Принимаемся пробовать нашу картошку. Наполовину обугленная снаружи и уже покоричневевшая внутри, она всё же кажется лакомством невообразимым, и мы, обжигая губы и рты, торопливо наслаждаемся ею. При этом постепенно отодвигаемся от, взявшегося снова лихо обжаривать нас, костра.

Подошёл, остановивший запряжённых в выпахивающий плуг пару лошадей, колхозник Лёша. Попробовал предложенной нами картошки. Накинув на лицо своё лёгкую маску недовольства, заявил, что не так её надо печь, и скорым шагом отправился к окраине леса. Вскоре принёс оттуда старое, выброшенное кем-то, ведро и, наполнив его из борозды крупными клубнями, принялся разворашивать наш, капитально обуглившийся уже, костёр. Мы с любопытством за ним наблюдали.

Сделав дело, он уходит продолжить свою работу. И вновь наступает тишина.

Я окидываю взглядом дали поля, любуюсь величием их. Свежие борозды напоминают мне волны необъятного моря, виды которого я знал из картинок и кино. В мальчишеской той мечтательности полнилось сердце простором полей. Виделись бескрайние волны ещё недавно раскачивающейся здесь на ветру, густой ботвяной зелени. И даже теперь, когда ботва почернела и повяла, простор отливал волнами уходящих вдаль борозд. Вспоминались несравненные, уходящие дали полей с пшеницей и рожью, отливающие светлым золотом, и густо волнующиеся даже на малом ветру. Мимо тех полей мы часто ходили в лес за малиной и по грибы, любуясь их необъятным и колыхающимся простором. А поле льна, что раскидывалось дальше, и вовсе навевало светлую романтику дальних морских дорог. При безудержном цветении его растений всё оно покрывалось умиляющей сердце и глаз, нежной голубизной…

– Айда поможем взрослым в хозяйственных делах, – звенит опять чей -то голос.

– Айда, – дружно откликается детский хор.

Бежим к женщинам, подбирающим с земли и достающим из под ворохов её, картофель.

Те улыбаются, вначале скромно пытаются отказаться, но всё же принимают предложение. И мы разделившись по работницам, азартно помогаем им, – собираем клубни в вёдра, держим для высыпания в раскрытии мешки, а то и сами высыпаем туда нелёгкое содержимое стоговых вёдер. Вначале весело с друзьями и с колхозницами переговариваемся, но потом незаметно уходим в работу, – трудимся почти молча.

Попутно скажу, что колхозная работа была нам, особенно в старшем детском возрасте, очень желанна, – в душе поднимала нас на некую жизненную высоту. И многие старшеклассники, особенно те, что покрепче, во дни летних каникул нередко приглашались на те работы. В общем – то к ней стремилась и вся остальная взрослеющая детвора. Не из-за денег, – платили нам мизер, – а повторюсь: чисто из-за престижности…