Оля Маркович - Предатели. Цикл рассказов

– Не знаю. Наверное. Думаю, что да. Не уверен.

– Есть интересная теория, как это точно узнать. – Стася выдала реплику с видом знатока, ожидая встречного вопроса.

Стасов не хотел подыгрывать, но не смог ее так разочаровать и спросил:

– И что же это за теория?

Она просияла и набрала побольше воздуха:

– Теория немного людоедская.

– Мне придется тебя съесть, чтобы понять силу своих чувств по вкусу твоей нежной вырезки? Или ты меня слопаешь? – Стасов засмеялся и засунул в рот стейк средней прожарки.

– Не! Это теория одной ноги.

Мужчина надул щеки и выпустил воздух с громким «пуф». Стася не обратила внимания и продолжила:

– Так вот, стоит только представить партнера лишившимся одной конечности со всем оттуда вытекающим, так сразу становится понятно, любишь ты или нет.

– И правда людоедская и нездоровая фигня такое представлять. – Стасов в очередной раз удивился уровню Стасиной отбитости.

– И все-таки.

– Ну не знаю, неохота таким заниматься. – Стасов прожевал мясо и посмотрел на Стасю. Она показалась ему расстроенной его вялой реакцией. – Объясни, как работает твоя теория?

– Да уж работает как-то. Знаешь, люди довольно тщеславные существа. Часто кажется, что мы любим, но на деле самоутверждаемся за счет партнеров и прикрываемся словом «любовь», хорошенько сами себя в этом убеждая. Но в восьмидесяти процентах случаев обожаемый человек перестанет быть нам так уж люб, получи он столь заметное увечье. Допусти мы подобную зверскую мысль о потерянной любимым ноге, подсознание выдаст истинное положение дел. И тут спектр чувств может быть разным, от полного неприятия и отвращения до сопереживания партнеру, вины перед ним и прочего. Но! Если отношение у нас к человеку никак не изменится, то это самое оно. Настоящая любовь.

– Откуда вообще такая теория? Погоди, сейчас угадаю! Опять британские ученые наследили? – Стасов усмехнулся своей остроте.

– Не, это моя личная находка. – Стася выглядела гордой.

– Хм, боюсь даже представить, как ты дошла до такого?

– Я расскажу. Мы с подружкой влюбились в мальчика в шестом классе. Ну там не только мы, в него все поголовно втюрились. Он такой был из умных и популярных. Носил трубы. Высокий был, спортивный. И вот после лета он к нам не вернулся, ничего такого, просто перевелся в другую школу. Мы, конечно, по нему страдали, достали его номер телефона и решились позвонить. Он взял трубку, обрадовался. Мы его гулять позвали. И он: «Я, конечно, за, только меня летом трамвай переехал, и я лишился одной ноги. Это ничего?» Мы вошли в ступор, как-то наскоро разговор закончили и больше ему не звонили. И знаешь, мы даже между собой с подружкой эту тему не стали обсуждать. Потому что нам было стыдно за наше малодушие. Мы не поняли, врет он или нет, но узнавать этого не хотели. Без ноги он нам был не нужен. Ведь окажись это правдой, нам пришлось бы делать вид, что все норм. Поддерживать его как-то, в глаза смотреть. Но он уже не был бы тем популярным и идеальным, каким мы его хотели.

– Ну вы же были детьми. Конечно, вы испугались! Тоже мне шуточки у пацанчика.

– Глобально да, а если посмотреть вглубь, то все сводится к теории одной ноги. Дети, не дети, не важно.

– И что на самом деле было, вы узнали?

– Да. Что интересно, мы с подружкой не обсуждали этот эпизод еще полгода точно. И потом как-то спросили об этом у парнишки из класса, который с тем общался. Он засмеялся и сказал, что героя нашего так достали звонками девочки, о нем мечтающие, что он начал всем рассказывать про трамвай. В итоге только одна на это плюнула и с ним встретилась. И они даже встречались вроде. Не знаю, чем все там закончилось.

– В любом случае для нормального исследования этого эпизода мало. Мало статистических данных.

– Да я на Нобелевскую премию не претендую за свое исследование, просто можешь проверить, попредставлять. Я отлучусь в туалет, никуда не уходи! – Девушка улыбнулась и, резко встав из-за стола, скрылась из виду.

Стасов, пока ждал, попробовал представить своих бывших без ноги. Занимательный выдался аттракцион. Вообразить Ирину инвалидом было невозможно. Хотя в ней бы, наконец, появилось что-то человеческое, но ничего, кроме жалости, она не вызвала. Жалость к ней была привычным состоянием, несмотря на ее безукоризненность, а тут… Она скорее бы наложила на себя руки, чем жила бы с таким значительным дефектом. Настя и тут умудрилась бы стать лучше, чем он. Она организовала бы специализированные фонды, носилась бы по миру, собирала стадионы, вела за собой тех, кто почти потерял веру, написала бы бестселлер, выиграла бы параолимпийские игры, и он рядом с ней безногой даже в мире фантазий становился никчемным и второстепенным. Леночка. Милая теплая Леночка растеряла бы всю манкость, обрюзгла бы и никак не смотрелась уже в прозрачном пеньюаре. Ей меньше всего шла одноногость, не дай бог, подумал Стасов и поморщился, представив себя рядом с ней в кровати, случайно коснувшейся его культей.

А потом перед глазами возникла Оля. Он не испытывал к ней безногой отвращения. Он даже хотел заботиться о ней и помогать ей, но чувства его не оставались прежними. Там были вина, долг и скорбь. Она, красивая и серьезная, смотрела на него из дымки этой страшной фантазии, и весь их мир превращался в еще более тяжелое испытание, чем то, через что им пришлось пройти. Теория Стаси не работала. Возможно, это работает только в мире женщин или в мире таких больных, как Стася, решил он и через силу отправил в рот последний кусок стейка.

Его спутницы долго не было, и он уже занервничал, не отпилила ли она себе на кухне ногу, чтобы проверить его чувства, как вдруг та появилась на террасе в очень странном виде, слава богу, с обеими ногами. Одетая в просторную непонятно откуда взявшуюся тельняшку, она медленно двигалась к нему. Губы ее горели ярко-красным цветом. Она с налетом театральности плавно присела за столик и посмотрела на него так, будто видела впервые в жизни.

– Же не манж па сис жур, – протянула она без тени улыбки.

– Стася Воробьянинова, харэ, – он покатился со смеху, но она не раскололась.

– Же не манж па сис жур, месье, – повторила она и положила горячую ладонь на его руку. Огоньки плясали в ее озорных глазах. Стасова и пугала, и интриговала эта сцена.

– Ты хоть помнишь, что это значит?

Она пожала плечами и захлопала короткими пышными ресницами. Он никогда еще не видел таких кустистых и торчащих в разные стороны.

– Сейчас ты говоришь, что не ела шесть дней.

Стася еле заметно улыбнулась и снова собралась. Выходить из роли она явно не собиралась:

– Си, месье!

Тогда уже и Стасов решил подыграть:

– Вас накормить? Что вы будете, лангуста или тут замечательный сочный тартар!