Екатерина Терехина - Белый Шарик – хвост колечком

– Можешь сразу к Карасю сесть! Будете сладкой парочкой – Карась и Щука.

Стас за ее спиной хихикнул, и Лена почувствовала облегчение. Власть в классе была не до конца потеряна. Многие, как и прежде, были на ее стороне.

Настя, не ответив бывшей подруге ни слова, принялась раскладываться на новом месте. Теперь Юркина парта была прямо перед ее глазами.

Юрку тем временем волоком тащили в учительскую. Галина Федоровна, схватив Карасева за руку чуть выше локтя, летела по коридору со всех ног. Ее каблуки гулким эхом звенели, разнося по безлюдному коридору весть о Юркином преступлении.

Мальчик же обреченно брел следом, едва поспевая переставлять ноги. Он представлял в голове, что скажет директору, но слова, будто тоже были против него. На ум не шло ничего. Да и что можно было сказать в подобной ситуации? Как оправдаться?

Лишь бы Наталья Викторовна ничего не узнала.

Дверь учительской с грохотом отворилась, и Галина Федоровна вместе с Юркой ввалилась в кабинет. Яркий свет ударил по глазам, и мальчик на мгновение зажмурился. Непривычно было видеть солнце, что яркими лучами лилось в окна учительской, после полумрака школьного коридора. Приглядевшись, Юра увидел Наталью Викторовну. Она стояла спиной к двери и задумчиво глядела в окно. Он сразу ее узнал. По цветастому платку, что был накинут на слегка опущенные плечи.

– Только не это, – подумал Юра.

Помимо Натальи Викторовны в помещении было еще несколько учителей и директор. Денис Григорьевич восседал во главе стола и о чем-то разговаривал по городскому телефону. Он, то громко говорил, стараясь переспорить собеседника, то угрюмо молчал, щелкая ручкой, то задумчиво рисовал круги на белом листе бумаги, лежащем для этих целей под клавиатурой компьютера.

Все в кабинете внимательно прислушивались к этому разговору, стараясь не пропустить ни звука. Лица у учителей были хмурые и задумчивые.

Позже Денис Григорьевич тяжело вздохнул. Его взгляд остановился на Юрке. Тот все еще стоял у порога, в цепких руках Галины Федоровны. Учительница ни на секунду не хотела выпускать из рук вредителя. Она, тяжело дыша, вглядывалась в лица коллег, пытаясь понять причину их беспокойства, но никто не решался нарушить священное молчание.

Наталья Викторовна, заметив Юрку, улыбнулась, но взгляд ее был очень печальным. Она аккуратно облокотилась на подоконник, повернувшись к нему спиной так, что солнечные лучи, коснувшись ее расписного платка, огибали ее силуэт, придавая контуру тела легкое, едва заметное сияние. Такое, как бывает у святых на иконах. От этого полу божественного свечения Юрке стало вдвойне горько. Он еще больше чувствовал себя преступником. Как он мог обмануть доверие этой доброй женщины? Как он мог так ее подвести? Мальчик чувствовал себя тем самым комком грязи, что отвалился от подошвы и черной, размытой кляксой растекся по полу. Комком грязи на белом бархате страниц учебника. Он и был всю жизнь этой грязью. Второсортным, убогим, ненужным. Досадной ошибкой, за которую теперь все расплачиваются. Обузой, сломавшей жизнь всем вокруг. Так ему в порыве отчаянной злости не раз говорила мать. Да он и сам это чувствовал. Юра знал, что если бы он не родился на свет, отец никогда не женился бы на его матери. Тетя Вера, его первая жена, узнав о беременности любовницы, не выгнала бы его из дома, и у Вари был бы папа. Отец не поссорился бы с бабушкой Зоей и жил бы сейчас припеваючи в богатом доме. Мать со временем нашла бы себе «достойного» мужа и тоже была бы счастлива. Все на свете были бы счастливы, если бы не он. Эх, и зачем только он родился? Наверное, чтобы портить всем жизнь.

Но он не хотел никому портить жизнь. Юра любил своих родителей. И бабушку. И Варю. Он не хотел причинять им зло. Юрка всей душой сожалел о принесенных другим страданиях, хотел бы все исправить, сделать всех вокруг счастливыми, но не знал как. Да он и не смог бы этого сделать. Как можно дать кому-то то, чего сам никогда не имел? С самого первого дня своей жизни алое клеймо, как Каинова печать красовалась на его лбу. «Нелюбимый» – вот кто Юрка. Нелюбимый, ненужный, безродный. Козел отпущения и мальчик для битья в любой компании. Досадное недоразумение, о котором всем бы хотелось забыть, но не получается. Живое напоминание о собственной подлости. А люди не любят вспоминать о своих неблаговидных поступках…

Юра опустил взгляд. Он боялся смотреть Наталье Викторовне в глаза. Боялся осквернить ее этим.

– Я Вас понял, – тяжело вздохнув, произнес Денис Григорьевич и положил трубку.

Еще несколько секунд он сидел и молчал, задумчиво опустив голову.

Галина Федоровна не решалась отвлечь директора и заговорить первой. Она еще крепче вцепилась своими длинными ногтями в руку Юрки. Мальчик сморщился от боли.

– Что у Вас случилось? – спросил директор, словно придя в себя.

– Чудовищное происшествие, – все еще стараясь выровнять сбившееся то ли от волнения, то ли от быстрой ходьбы дыхание, ответила Галина Федоровна.

Юрка заметил, как резко изменилась ее интонация. С детьми и с директором женщина разговаривала по-разному. Если в классе Галина Федоровна чаще всего вела себя, как надсмотрщик на хлопковых плантациях, то перед директором она была больше похожа на мелкого приказчика, боявшегося получить кнута от барина. Ее голос стал неприятно заискивающим, а спина слегка изогнулась, визуально сделав ее итак уже немолодой силуэт еще старше.

Волна брезгливого презрения прокатилась по учительской и коснулась Юрки. Мальчик почти физически почувствовал, как другие учителя были не в восторге от поведения Галины Федоровны, но воспитанно молчали.

Юра же был слегка шокирован случившейся с Галиной Федоровной переменой. Гроза учеников сейчас словно сама боялась невысокого, слегка лысоватого директора. Боялась, потому что в отличие от несмышленых детей, у него была власть.

До этого дня Юрке не доводилось контактировать с директором. Не считая линейки первого сентября, где Денис Григорьевич произносил приветственную речь, которую из-за грохота плохо настроенного микрофона Юрка почти не слышал, мальчик видел этого мужчину всего пару раз. Случайно проходил мимо в школьном коридоре. Тогда все, кто был рядом, боязливо поздоровались. Денис Григорьевич кивнул в ответ и направился по своим делам.

Нет, он не был страшным и злым. Но в нем чувствовалась сила. Молчаливая, твердая сила вожака стаи, что считывалась другими на уровне инстинктов. Ему хотелось подчиняться. За ним хотелось идти.

Юрка чувствовал эту власть во взгляде Дениса Григорьевича, но, как, ни странно, не боялся ее. Наоборот, в нем он чувствовал защиту.

Голос Галины Федоровны вернул Юрку на землю.