Виктор Бон - Взгляд со стороны

…Случается и так, что сильно сожалеешь о каких-либо поступках в реальной жизни, и становится до такой степени стыдно, что хочешь поскорей выбросить всё это из головы, избавиться, как от наваждения, забыть, успокоиться. С обострившимися чувствами осознаёшь, как было бы чудесно, и сколько бы ты отдал, чтобы это был просто такой страшный сон, который мог просто позабыться, улетучиться из твоей памяти, будто бы тех событий вовсе и не было. Да, было бы, наверное, неплохо. Но, к сожалению, а быть может, и к счастью, что сделано, то уже сделано. Что было, то прошло. И, как говорится, что ни делается, какие испытания ни выпадают, всё – к лучшему, просто не всегда, не сразу возможно это понять. Всем давно известно, – большое видится на расстоянии.

9

10

Вот это красота. Как же так произошло, что я вдруг оказался таким счастливчиком, и пребываю в этом волшебном мире? Ну просто мечта! Какое славное великолепие. Длинная, строго очерченная береговая линия, Монументальный Национальный музей Каталонии, Статный памятник Колумбу, изящный фонтан – Площадь Испании, легендарный футбольный стадион Камп Ноу. Выдающаяся архитектура, впечатляющая своей неповторимостью и яркими красками. Вечно строящийся Храм Святого Семейства и другие, не менее самобытные творения зодческого искусства, ну что тут скажешь, знаменитый Гауди, выдающийся и уникальный. И всё это – благословенная Барселона. А вот прямо посреди пёстрых улиц, насыщенных народом и транспортом, цветут апельсиновые деревья. Повсюду видятся приветливые, улыбающиеся лица, люди гуляют до поздней ночи, собираются в маленьких уютных барах, общаются, веселятся. Там внутри не протолкнуться, везде суета, слышатся смех и оживлённые голоса подвыпившей молодёжи, происходит непрекращающаяся ни на минуту дегустация дурманящих своей новизной и гастрономической ценностью напитков и закусок.

Но, что это вмиг испортило настроение и омрачило всю сказочную безмятежность? Да всё ясно и определённо. Просто, выйдя из уютного заведения на улицу, в то же самое время, прямо на асфальте или на каменных подоконниках, приступочках зданий можно увидеть лежащих бездомных, голодных бедняг. Они спят или пытаются заснуть в шумном городе, отдыхают или просто прячутся под капюшонами и ворохом тёмной, несвежей одежды от этого недружелюбного, переменчивого мира. Извечные спутники – хоть здесь, хоть в другом месте, хорошо знакомые нашему миру, – блеск и нищета, радость и скорбь, покой лёгкой беспечности и одержимость острой необходимости.

Поздний вечер, тёплый воздух, солнце давно зашло за горизонт, гора Тибидабо, Парк аттракционов. Да, с высоты птичьего полёта, – вот где не заметно того контраста приземлённых человеческих жизней и судеб внутри города, похожего на огромный шуршащий муравейник. Смотришь сверху, восхищаешься и видишь только завораживающий, ночной, заретушированный вид. Там внутри теплится живое, едва уловимое движение, а снаружи кричит световое шоу, и весьма сложно отвести взгляд от этой яркой, блестящей инкрустации. Паутина, сплетённая из жёлтых, подрагивающих огоньков, рисует атлас кварталов и своими мерцающими нитями задаёт строгую последовательность, прямые сечения улиц этого блестящего, колоритного, ритмичного и неуёмного мегаполиса. И ты, глядя на всю эту красоту, и в такой момент можешь думать, определённо, только о чём-то хорошем, приятном и добром…

…А порою кажется, что всё это – я сам, и то, что находится вокруг, вся моя жизнь, люди, это такой длинный многосерийный фильм. И я в этом сериале хожу себе где-то там по разным жизненным тропинкам, деловитый, довольный, хоть и маленький человечек, но играю зачастую главные роли, как известный актёр. Правда, бывает иногда, что попадаю лишь в эпизодические темы. И вся эта моя жизнь, все действия и бездействия транслируются откровенно, без утайки, прокручиваются на большущем экране. А в огромном зале восседает множество людей, беспристрастных, невозмутимых зрителей, среди них есть важные, серьёзные, строгие господа, в белых чудных париках с завитушками. Они являются моими судьями. И всё смотрят так пристально, наблюдают, рассматривают, оценивают, чего-то от меня ждут, ведь они присутствуют на самом длинном, демонстрационном показе фильма, происходящего на протяжении всей моей жизни.

11

В тёмном, претёмном лесу, стоит черный, пречёрный дом с очень старыми, деревянными, но ещё довольно крепкими стенами и крышей. Открываешь скрипучую, покосившуюся калитку, видишь заброшенный, поросший травой и стихийным кустарником палисадник, затем тянешь на себя входную, незапертую дверь, проходишь через чулан и пыльные сени. От специфической атмосферы становится немного жутковато. Заходя в просторную комнату после неосвещённого маленького коридорчика, видишь, как таинственно падает тусклый солнечный свет на дощатый пол через запылённые окна. И ты тоже просачиваешься внутрь, но уже как-то медленней, всё бочком-бочком, поближе к оконным проёмам, поближе к свету, к столу, и паре кроватей, стоящих рядком вдоль стены с большими окнами, при этом пытаешься унять невольно накатившее, неуютное ощущение беспокойства. При входе в комнату, всеми своими силами стараешься не обращать внимания на широченную, тяжёлую, обшарпанную дверь. Но любопытная голова сама поневоле поворачивается в ту сторону. Самое главное – не заглядывать за эту притягивающую внимание, открытую дверь. За ней прячется низенькая печная лежанка, а на её поверхности, в самом углу, рядом со стеной, на дне грязного, мутного гранёного стакана лежит, и безразлично взирает на тебя источник замешательства – широко раскрытый, бесцветный, человеческий глаз. Правда, глаз этот не совсем настоящий, а всего лишь стеклянный, и давно уже покрытый слоем пыли, но всё равно, как-то не очень приятно на него смотреть, особенно, когда встречаешь его взгляд впервые. Взгляд со стороны…

…Просыпаюсь в этой сумрачной комнате черного дома от резкого запаха табака, долго не могу разобраться, откуда же он исходит? Оказывается, как раз на уровне моего лица, на перегородке между ножками мощного деревянного стола, стоящего рядом с моей кроватью, находятся аккуратные кучки пепла и смятые окурки сигарет. Теперь понятно, это папин дядя, доводящийся мне двоюродным дедушкой, приходил вчера вечером, сидел там, курил и стряхивал пепел. С вечера я уснул, не обращая на это внимания, а утром повернулся на другой бок, почувствовал тяжёлый запах и проснулся, и ещё от того, что давно уже рассвело, и было видно, как в оживающей комнате, уверенно пробираясь, как к себе домой, играют блики света и настойчиво дают понять, что мне пора уже подниматься и встречать новый день. Тому курильщику, пожилому человеку, парализованному на одну сторону тела, трудно передвигаться. Он ходит с палочкой, очень медленно, тяжело подволакивая ногу, с затруднением выговаривает слова. Очень рад и взволнован, даже украдкой утирает слезу от сильных эмоций, когда мы приезжаем и видимся, потому что – родня, и ему есть с кем посидеть, переговорить, покурить, вспомнить былое. Да и курить то он начал уже только от нечего делать, когда заболел, исхудал и лишился всех своих сил, а в молодости был большим человеком в прямом и переносном смысле.