Саша Шумаков - Осьминог

Они делали фото с продавцом буррито и с деревянной статуей девы Марии, с рассветами и закатами, на запруженных улицах и на пустынных дорогах меж городов. Оскар заставил Шибел на спор съесть маринованного червя со дна бутылки с текилой и запечатлел это на видео. Они искололи пальцы о бесчисленные колючки, фотографируясь с фигурными кактусами вдоль дорог – дурачились, надевая кактусам шляпу то на воображаемую голову, то на воображаемый пенис, – и ужасно много смеялись.

Когда подошло время уезжать, Оскар подбивал компанию задержаться еще и посмотреть День Мертвых. До дня рождения оставалась куча времени, а жизнь в Мексике проходила у них очень весело и непростительно дешево. Утром того дня он опять уговаривал их «не быть занудами» и поменять дату билетов. Он где-то раздобыл маску-череп, надел ее под шляпу и разбудил Шибел, ворвавшись в комнату с завываниями:

– Нууу, давай же, Шииибел, не ворчи! Можно подумать, это ты старший брат! – подзадоривал он, тормоша и щекоча ее, сонную, на мятой постели провинциального мини-отеля.

Незадолго до возвращения домой они поехали на мексиканский залив. Оскар высмотрел «шикарный камень», всего в двух метрах над линией дикого пляжа. Он непременно хотел с ним сфотографироваться. Вычурные выступы породы напоминали силуэт обнаженной девушки, крутобедрой, с большой грудью. Она нависла над пляжем и на фоне воды напоминала раздавшуюся мексиканскую Венеру. Оскар старался придумать позу посмешнее. Он говорил, что камень покорил его сердце, что он наконец нашел свою суженую. «Всё как надо – красавица без головы! Мы точно поладим». Он повис на камне, уцепившись одной рукой, обвил «невесту» ногами и делал бедрами неприличные движения. Он хотел сделать снимок с руки. Шибел и его друзья хохотали, сам Оскар веселился больше всех. Держа телефон на вытянутой руке, он резко повернул корпус, стараясь поймать удачный ракурс. В этот момент вторая рука сорвалась с камня. Заваливаясь назад, Оскар даже не вскрикнул – глаза удивленно расширились, и он рухнул на острые камни пляжа. Падение было неудачным. Он сильно ударился о камень правой стороной головы. Лицо его приобрело странное и жутковатое выражение. Он нахмурился, как будто был обижен на свою новую каменную подругу или на товарищей, которые в решающую минуту не пришли ему на помощь. Щеки надулись, рот скособочился в болезненном оскале. Позже черты Оскара стали немного спокойнее, но общее искаженное выражение, к ужасу родных, сохранялось до самого конца.

4

Они везли его в больницу на той же арендованной машине, на которой до этого катались по Мексике. Маска-череп, прихваченная Оскаром из отеля, всю обратную дорогу зловеще ухмылялась с задней панели, как будто передразнивая своим оскалом его искаженное лицо. Шибел не могла ни о чем думать. Она не осознавала, что для ее брата это было последнее селфи и конец развлечениям. Она не осознавала этого, даже когда через восемь часов после падения врач сообщил им, что сделать ничего невозможно. Необратимые изменения наступили почти сразу после удара, если бы его доставили к врачу в первые десять минут, все могло бы сложиться не так плохо, но теперь ничем нельзя помочь. Шибел никак не могла поверить в происходящее до тех пор, пока они не привезли Оскара в «нормальную» больницу в Израиле. С огромными сложностями и затратами дышащее тело переправили в Иерусалим. Несмотря на надежды Шибел, сознание Оскара отказалось сопроводить их в обратный путь. Как он и хотел, разум его остался в Мексике на празднование Дня Мертвых.

5

Глубже других ужасающих переживаний, среди которых были и вина, и страх, в Шибел впиталось ощущение уязвимости перед лицом глупой случайной смерти. В момент трагедии они были далеко от города, связи не было, они не смогли вызвать скорую. Шибел была уверена – если бы Оскару оказали помощь хоть немного быстрее, он бы поправился. Вместо этого уже три года он овощем лежал на койке в госпитале. Сначала в Иерусалиме, потом в Москве. Израильские врачи отказались оставить его «на аппарате», чтобы поддержать жизнь тела Оскара, на основании страховки. После всех затрат, попыток его вылечить расходы на дальнейшее содержание в Израиле оказались не по карману семье Шибел. Решено было перевезти его обратно в Россию. Мать Шибел уехала вместе с ним. Отец остался работать в Иерусалиме в зубной клинике. По сути, семья распалась. Но никто не говорил об этом прямо. Как никто не говорил и о том, что Оскар как личность мертв и никогда больше его пространный взгляд не сосредоточится ни на ком из них.

6

Ни Шибел, ни родители не питали тайных надежд на чудо. В молчаливом согласии они поддерживали дыхание Оскара и знали, что он будет жить ровно до тех пор, пока у них не закончатся деньги. Но из всей семьи только Шибел однажды обмолвилась о безнадежном состоянии Оскара вслух. Еще до того, как его перевезли в Москву, Шибел обсуждала с отцом, что делать с вещами брата. Мать вошла на кухню, когда Шибел говорила папе, что одноклассник забрал теннисные ракетки Оскара. Она вспомнила, что «когда Оскар был жив», он любил играть разными ракетками. На этих словах мать вошла и застыла:

– Твой брат жив до сих пор, – сказала она ледяным тоном.

– Да, мама, я имела в виду…

– Не надо. Я слышала.

Отец попытался вступиться за дочь и ободряющим жестом взял жену за плечо. Но та дернулась, скидывая руку. Сделав шаг назад, она проговорила срывающимся голосом:

– Не думай, что я стану экономить на больнице ради твоих развлечений.

Шибел отшатнулась от нее.

– Мама! Каких развлечений?

От беспомощности и обиды на глазах Шибел выступили слезы. Зажатая в углу кухни, она не знала, что сделать, уйти или постараться ответить, успокоить. Мать смотрела на нее, и взгляд ее был исполнен ненависти, она сжимала и разжимала дрожащие руки. Вдруг слезы брызнули из маминых глаз. Истерически всхлипывая, она выбежала из кухни.

Вскоре после того разговора решено было отправить Оскара в Москву, и мать уехала вместе с ним. Таким образом, с момента падения и до того, как ему исполнилось тридцать лет, Оскару удалось предпринять еще два путешествия.

1

Когда Умар зашел в интернет-кафе, его обычное место было занято каким-то бледным мужчиной в очках. Умар в нерешительности постоял в дверях, пока хозяин не окликнул его. Умар буркнул, что передумал, и ушел.

Возвращаться домой было рано – он соврал маме, что весь день будет гулять с друзьями. Умар слонялся по улице, разглядывал кусты у обочины, пинал носком сандалии ветки и камешки у дороги. Вдалеке, у подножия усеянного домиками склона, какой-то бедуин пас стадо овец.

Побродив так больше двух часов, Умар почувствовал, что устал от жары. Он пошел в ресторан к одному из братьев отца – дяде Вазулю. Дядино заведение располагалось здесь же, недалеко, в арабском районе.