Александр Староторжский - Солнце, вино и поджаристый хлеб во Франции
- Название:Солнце, вино и поджаристый хлеб во Франции
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:9785005047526
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Староторжский - Солнце, вино и поджаристый хлеб во Франции краткое содержание
Солнце, вино и поджаристый хлеб во Франции - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Прошло с той поры 32 года, и я узнал, что Начальник – коммунист, написал книжку про смерть Мерилин Монро, уверяя, что в смерти ее виновата советская разведка.
Ну, прощай, Союз Писателей! Иду дальше! Стоп! Надо объясниться! Я, собственно, что делаю? Я ищу место для самоубийства. Надоели болезни и нищета. Мои пьесы 30 лет идут по всей стране и еще в 10 зарубежных странах, а я – нищий. Что платят драматургам у нас в РФ? Ясно – почти ничего. Недавно у меня было две премьеры. Я не получил ни рубля. Через три – четыре месяца придут процентные отчисления. Сумма неизвестна. Что на эти деньги можно будет купить? Я не знаю. Несколько раз в продуктовый магазин сходить? Может быть, да! А может быть, и нет! И что делать? А то, что ты делаешь всю жизнь! Будешь опять, задыхаясь, бегать, умолять дать в займы.
Далее! Из- за рубежа приходят гонорары тоже интересные… Украина: 12 лет играет три пьесы. Получил я от них два раза по 2 тысячи рублей… Беларусь: 9 лет играют одну пьесу, получил – 4 тысячи… Латвия: 7—8 лет, две пьесы, получил 1 тысячу рублей… Казахстан: несколько лет пьесу играет огромный театр, и получил я от друзей казахов, 25 рублей… (Я не обалдел, я и меньше получал) …Подведу итог! Я ограблен тысяч на 200, 300, 400…не знаю… подсчитать, возможности не имею. Пытался – не получилось. Хотят – отвечают, не хотят – не отвечают. Или врут так дико, что охота общаться с иностранными « партнерами» пропадает совершенно…
Артистам Сан-Франциско и Торонто я разрешил играть свои пьесы бесплатно. Спектакли ставились частными русскими театрами. В детском театре билет стоил 5 долларов, во взрослом 20- 40…Публики, человек 30- 70. Что эти театры могли мне заплатить? Ничего! Вообще кое- что надо объяснить. После моего самоубийства, у меня в кармане найдут письмо, в котором будет написано, что я застрелился потому, что драматургам за работу не платят, что они живут в отвратительной и странной нищете. И я надеюсь, что моя смерть заставит обратить внимание на эту несправедливость. Начнутся разговоры, диспуты, расследование. И может быть до НИХ дойдет, что они обязаны авторам за сложнейшую работу, что- то платить! Театры не в состоянии этого делать, поскольку сами задыхаются от безденежья!
…Как я люблю улицу Воровского! (Она сейчас Поварская, но не для меня.) Вот здесь, наверняка, есть места удобные и уютные для самоубийства. С наслаждением иду по ней. Озираюсь! Красота! Ну, пришел…
…Я сижу у дома, в который меня принесли из роддома имени Грауэрмана. Рядом памятник Бунину, сбоку (справа) Институт имени Гнесиных. За спиной скверик зеленый, посредине его огромное дерево. Вообще место хорошее, удобное. Но стреляться здесь я не буду. На месте памятника Бунину, стоял маленький, страшненький домик. Единственный развалюшка на этой улице. В нем когда- то давно жила бабушка моего товарища по хоровушке, Женьки Соловьева. Она странно к нему относилась, он к ней тоже. Они не любили друг друга. Но разве могла она, сумасшедшая и безграмотная воспитывать Женьку? Нет, конечно. Но она пыталась. Очень активно. Мы изредка заходили к ней, поесть блинов. Смеялись, слушая ее нравоучения. Когда блины были съедены, мы красиво раскланивались, (юмористически красиво, с подскоками и вскрикиваниями) и уходили, мгновенно забыв о бабушкиных лекциях. Кончились эти юмористические посещения с блинами – плохо. Когда мы с Женькой закончили консерваторию, бабка из зловредности отказалась прописать Женьку у себя. И ему пришлось уехать в родной Таганрог. Два года он был там знаменитостью, играл в лучших ресторанах, за большие деньги. А потом с кем- то поссорился из- за своей девицы, его избили и он умер от ран в больнице. А бабушка умерла через год после его смерти. Домик по плану снесли, поставили памятник Бунину и разбили отличный сквер, в котором я сейчас и сижу. Нет, место плохое. Печальное. Несмотря на присутствие памятника Бунину. Я долго ждал его появления, но почему- то памятник мне не нравится. (Задранная рука?) Следовательно, нужно поискать другое место, для общественно – полезного завершения моей неудачной земной карьеры.
…До моего бывшего, первого дома, десять шагов. Я делаю их. С трудом. И трогаю рукой теплую шершавую стенку. Может зайти? Черт, я забыл, что нынче никуда нельзя зайти просто так. Возвращаюсь к скамейке. Сажусь.
…Странная была квартира у моего отца. (И у мамы). Отдельная, двухкомнатная, но в коммуналке. (И это у сына заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров!) Две отдельные комнаты и отдельная ванная. Туалет общий, кухня тоже. И еще человек восемь соседей в общем коридоре! Впрочем, жили они дружно. Пели, пили. Помогали друг другу, как могли. Жил я там с 1950 по 1954 год.
…Страна в разрухе. Но я, конечно, ничего в этом не понимал. Игрушки и конфеты у меня были в избытке, а больше мне ничего не было нужно. Няня у меня была хорошая, добрая, Зоя… Она следила за мной, что-то готовила. Очень хорошо всё делала, хотя ей было всего 17 лет. И приехала она из деревни. Ночевала она у своего брата Ивана, который с семьёй из 5 человек жил в этой же квартире, в одной из маленьких комнат. Он и определил ее к нам.
…Я ночевал лучше, комфортней. Один в большой комнате. Съев на ночь большой кусок торта. Быстро засыпал, но ненадолго. В другой комнате, тоже большой, собирались друзья папы и мамы. Молодые люди, которые учились с папой в МГИМО. В Московском государственном институте международных отношений. Все они были дипломатами и работали в КГБ. Получка у них была большая, одеты они были лучше всех, и жизнь их была очень интересна. Почти каждый вечер они у нас пили, пели, смеялись, и танцевали, стуча ногами по полу как молотками. Я им страшно завидовал. Я хотел к ним. Но меня, конечно, не приглашали. Тогда я притворялся, что за мной охотится орёл, звал маму, просил орла прогнать, и рассказать мне сказку. Мама – красивая, румяная, вспотевшая, благоухающая французскими духами, меня прекрасно понимала. И рассказывала мне веселую, интересную сказку, в которой простая советская курица, политически подкованная, прогоняла орла восвояси, то есть, в США, три раза крикнув слово Сталин. Я успокаивался, выпивал рюмку пустырника, и засыпал. А дипломаты весело скакали до двух- трёх- четырёх утра, запросто игнорируя робкие попытки соседей добиться тишины в квартире.
…Кое- что из своей дипломатической жизни мне отец рассказал. Через три месяца после моего рождения, отца назначили третьим секретарём посольства в Кейптауне. Бабушка страшно испугалась, и плакала. Она боялась, что меня в этой страшной Африке съедят негры. Но, не помню почему, Кейптаун не состоялся.
В 1953 году новое Советское посольство ехало на службу в Австрию, в Вену. Среди дипломатов были папа, мама и я. Но, не доехав до Вены 25 километров, посольство было снято с поезда, пересажено в самолёт, и доставлено в Москву. Всё это было связано с делом Берии. Когда мне было лет 20, мы с папой разговаривали на эту тему. Папа страшно покраснел, глаза его побелели от ярости. И он крикнул, что никакого мятежа не было! Однажды я спросил его: могла ли охрана Политбюро в одну минуту по приказу Берии, уничтожить эту организацию? «Моментально!» – вспыхнув, крикнул папа. Если так, то судьба охраны после ареста Берии была очень сложной. Какой, не знаю.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: