Надежда Сухова - Фантазиста. Первый тайм

Между тем время близилось к полуночи. У Менотти был приготовлен для гостей фейерверк и развлекательная программа на площадке возле дома. В общем, все направились в сад, и мне стало не на кого смотреть. В этот момент меня охватило такое жгучее отчаяние, что я плохо понимал, что и зачем я делаю. Ноги сами несли меня вниз по лестнице, и меня даже не смущало, что я в пижаме.

В гостиной никого уже не было: музыка и смех доносились снаружи. Я пробрался к окнам, выходящим на площадку, где шло веселье. Отсюда я мог беспрепятственно наблюдать за гостями. Даже если в комнате появилась бы София, я бы спрятался за ёлкой или шторой. Прижавшись к стеклу, я глазами перебирал пёстрые одежды и мелькавшие лица, отыскивая отца. Какая-то из женщин была в белом платье, которое постоянно отвлекало моё внимание, но я упорно продолжал поиски. Понимание, что отца среди гостей нет, приходило ко мне медленно, но неотвратимо. Я внутренне сопротивлялся ему, пока не начался фейерверк.

Надо сказать, что это зрелище всегда больше пугало меня, чем развлекало. Я, конечно, не застал никакой войны, но звуки разрывающихся петард вызывали у меня тревожное чувство, словно я, однажды переживший ночную бомбёжку, вдруг услышал далёкие раскаты канонады. После первого залпа, я отскочил от окна. После второго мне стало страшно, и я поспешил покинуть гостиную. И в этот момент состоялась наша с отцом первая встреча.

Откуда он вырулил, я не заметил, потому что был напуган фейерверком. Папаша мой, видимо, тоже был невнимательным от рождения, а может, просто не ожидал, что ему под ноги бросится восьмилетний мальчик… В общем, мы столкнулись с ним на полном ходу. Не знаю, как ему, а мне было очень больно, потому что он мне здорово заехал в лоб локтем. В следующую секунду с уст отца сорвались несколько отборнейших ругательств, какие можно услышать только в очень эмоциональных матчах очень принципиальных соперников. Я, понятное дело, встал как вкопанный. Все слова, что я хотел произнести в минуту нашей встречи, вылетели у меня из головы, а язык примёрз к нёбу. Я смотрел на отца полными надежды, любви и волнения глазами, а он… Он просто отодвинул меня в сторону и быстро направился к двери, ведущей в сад. Видимо, спешил на фейерверк. Он даже не взглянул на меня! Не говоря уж о том, чтобы почувствовать родственную связь. Я был в шоке. Я смотрел ему вслед, пока за ним не закрылась дверь, и не мог пошевелиться. Лоб у меня болел, а отец, я думаю, уже забыл о нашем столкновении, словно я был какой-нибудь глупой кошкой, попавшейся ему под ноги.

Не знаю, сколько времени я простоял ошарашенным – минуту или десять. Вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Я вздрогнул и обернулся: позади меня стоял Джанлука.

– Разбудили тебя, да, пострел? – улыбнулся он. – Пойдём я тебя уложу.

Я молчал и не сопротивлялся. Что толку протестовать, когда мир вокруг тебя рушится, как в голливудских фильмах? Джанлука дождался, пока я заберусь под одеяло, и сел на край кровати. Он был пьян и весел, и ему не было дела до чужих трагедий.

– Рассказать тебе сказку? – игриво поинтересовался он.

– Спасибо, но я уже большой, – промямлил я. Мне хотелось, чтобы он побыстрее ушёл и оставил меня наедине с моим несчастьем.

– Хочешь, принесу тебе пирожных? – неожиданно предложил Менотти.

И тут во мне произошёл раскол. Жадная и равнодушная часть меня, которой всегда было плевать на душевные терзания, заставила меня с радостью воскликнуть:

– Хочу!

Джанлука хохотнул и быстро вышел из комнаты. Я ругал себя за самопредательство, за то, что променял переживания от встречи с отцом на бисквиты, но, когда явился Менотти, муки совести тут же сошли на нет. Он принёс четыре разных пирожных на блестящей тарелке и большой стакан сока.

– Не надуй в кровать только ночью, – пошутил он и снова сел рядом. – Мне больше вот это понравилось. Попробуй!

Я взял пирожное, на которое указал футболист, и откусил от него большой кусок. Оно действительно было очень вкусным, нежным и буквально таяло во рту.

– Когда я был маленьким, мы жили в пригороде, и я мечтал, чтобы папа хоть раз в жизни свозил меня посмотреть городской фейерверк, – заговорил Джанлука, пока я жевал. – Но ему было некогда, а одного меня он не отпускал. И эта мечта оставалась для меня самой заветной долгие годы. Теперь я могу устраивать фейерверки у себя во дворе хоть каждую ночь, но смотреть на них мне не хочется. Знаешь почему?

Я отрицательно мотнул головой.

– Потому что чаще всего мечта намного лучше своего воплощения. В том смысле, что, когда она сбывается, ощущаешь пустоту и даже разочарование. И приходится искать новую, потому что больше не о чем мечтать.

Я замер, не донеся последний кусок пирожного до рта. Неужели Джанлука знает о моей встрече с отцом? Может, тот ему рассказал про меня? Или Менотти наблюдал эту сцену со стороны?

– Недостижимость – самое прекрасное, что есть в мечте, – закончил он свою мысль и встал. – Ладно, я пойду, а ты доедай и ложись спать. Завтра мы с тобой поедем развлекаться.

Он потрепал меня по волосам и вышел. А я остался наедине со сладостями. Поглощая их, я пришёл к выводу, что Джанлука неправ. Потому что я предпочёл бы всё-таки иметь родителей, чем просто мечтать о них.

Уснул я быстро: пирожные оказали просто-таки терапевтическое успокоительное воздействие.

На следующий день я уже забыл про отца. Вернее, я помнил про нашу с ним встречу, но острота ощущений притупилась, и я наслаждался обществом Джанлуки. Надо сказать, что роль отца, пусть и временного, давалась ему нелегко. Он иногда забывал обо мне (например, выходя из машины, на автомате ставил её на сигнализацию, не дождавшись, пока выйду я и закрою свою дверцу), иногда выражался в моём присутствии такими словами, от которых я невольно краснел, а иногда ударялся в гипертрофированную заботу: поправлял на мне куртку, держал за руку, помогал забраться в джип. Я видел, что он волнуется, хоть и держится с подчёркнутой небрежностью, и тоже волновался. В основном тогда, когда мы встречали на улицах или в кафе знакомых Джанлуки. Я не знал, как мне вести себя в этом случае. Бабушка научила меня всегда первым здороваться со взрослыми, и я поступил так, когда мы встретились на парковке с каким-то толстым дяденькой. Джанлука смутился, потому что я обратил на себя внимание, и ему пришлось объяснять толстяку, кто я такой. В следующий раз я решил промолчать, но тогда знакомый Джанлуки в середине разговора указал на меня и спросил:

– А это твой племянник?

Джанлука вкратце рассказал мою историю, после чего я смущённо поприветствовал собеседника, чувствуя себя букой и невежей. Это тоже поставило Менотти в неловкое положение.

Зато, когда мы были с ним вдвоём, мы чувствовали себя раскованно и комфортно. Узнав, что я давно мечтаю побывать на катке, он тут же привёз меня туда. Мы купили билеты, взяли напрокат коньки и вышли на лёд. Я очень удивился, узнав, что Джанлука ни разу в жизни не катался на коньках. Мы взялись за руки и, помогая друг другу, кое-как сделали первый круг. Дальше пошло лучше. Я в силу детской гиперобучаемости быстро освоил принцип скольжения и научился держать равновесие. Джанлука постигал сии азы с помощью отменной спортивной формы. Через полчаса мы уже гонялись друг за другом, иногда падали, но радости это не убавляло. После катка мы отправились в кафе и наелись там мороженого, а потом приехали домой и до одури играли в футбольный симулятор.