Надежда Сухова - Фантазиста. Первый тайм

По пути он сказал, что у него сейчас кончится бензин, а льготную карточку заправки он оставил дома, и теперь придётся заезжать за ней. Причём для меня он разыграл целый спектакль: ругался на немецком языке, бил руками по рулю, тяжело вздыхал. А я был так близок к своей мечте, так сильно предвкушал встречу с Джанлукой, что был готов на всё, лишь бы приблизить момент приезда к нему. Мы въехали во двор старого здания, Отто оставил меня в машине, а сам вошёл в парадную. Я с любопытством разглядывал салон «Мерседеса», и интуиция моя, убаюканная сытным обедом, мягким креслом и ожиданием скорой встречи с Джанлукой, внаглую промолчала, хотя доселе не подводила ни разу. Да и свобода, смешанная с радостью от удачного побега, опьянила меня. В общем, как появился Отто, я не заметил. Только дверца с моей стороны внезапно открылась, кто-то схватил меня одной рукой за шею, а второй прижал к моему лицу мокрую тряпку. Резкий сладковатый запах ударил мне в нос, в голове зашумело, я дёрнулся, но силы быстро покинули меня. Последнее, что я запомнил перед тем, как потерять сознание, было расплывающееся на фоне старинного фасада лицо Отто.

Очнулся я уже связанным в какой-то квартире. Она была обставлена дорогой, но безвкусной мебелью, на полу лежали ковры, окна занавешивали тяжёлые портьеры, но интерьер сильно портил беспорядок: упаковки из-под еды, пустые пивные банки, пыль толстым слоем, окурки сигарет. Я, связанный по рукам и ногам, лежал на старом полуразвалившемся диване. Видимо, для пленников было жалко хорошей мебели. Меня мутило после той дряни, которой меня усыпил Отто, но позвать на помощь я не мог: рот мой был заклеен малярным скотчем. Я попытался если не встать, то хотя бы сесть, и, видимо, это движение привлекло внимание очень страшного существа. В первую секунду, когда он ко мне подошёл, я так испугался, что закричал. Звука, правда, не последовало: всё-таки скотч мне не зря налепили. Немного придя в себя, я рассмотрел, что это всё-таки человек – уродливый, похожий на обезьяну мужчина с нависающими над глазами надбровными дугами, приплюснутым носом и недельной щетиной в пол-лица. Кроме того, он был горбатым и несло от него, как из помойки.

Это чудовище долго вглядывалось в меня, потом хмыкнуло и удалилось, пошатываясь. Я закрыл глаза, как часто делал, если бабушка читала мне страшную сказку, и то ли от страха, то ли всё от того же препарата провалился в лёгкое забытьё. Сквозь его пелену я слышал шаги, обрывки разговоров. В них участвовал голос Отто и ещё чей-то, скрипучий и низкий, наверное, горбуна. Отто говорил собеседнику, что придётся подождать несколько дней, пока страсти не улягутся, и что меня нельзя трогать совсем, а то я потеряю товарный вид.

Так начался период новых испытаний для меня. Жизнь в приюте под началом самодура-директора уже не казалась мне чем-то ужасным. Кошмар, который я пережил в плену, был намного сильнее.

День мой делился на три периода: когда было плохо, когда было страшно и ночь. Ночью я спал, хоть меня и связывали по рукам и ногам и запирали одного в комнате. Сон был для меня единственным средством отойти от шока, который я испытывал днём. Забывался я так, что меня не тревожили ни впивающиеся в тело верёвки, ни кожаный ошейник на длинной тонкой цепи, который я носил постоянно.

Кошмар начинался утром. Приходил Отто, развязывал меня и кормил завтраком. После этого он сразу или через какое-то время покидал квартиру, и я оставался в обществе горбуна, которого звали Маурицио. Он с первых минут проникся ко мне странными чувствами. Поначалу вёл себя сдержанно: просто сидел напротив меня, курил и бормотал всякую чушь про то, как я был создан природой не зря. Я выслушивал это, забившись в дальний угол дивана. В обед возвращался Отто, снова кормил меня, делал какие-то дела, а может, и просто так слонялся по квартире, а ближе к вечеру уходил. Горбун снова усаживался напротив моего дивана и сверлил меня таким взглядом, от которого у меня холодела спина. Отто возвращался совсем поздно, когда уже было темно, кормил меня ужином, снова связывал и оставлял спать в запертой комнате.

Так продолжалось три дня. Горбун, видимо, присматривался ко мне и приноровлялся к расписанию Отто, чтобы случайно не попасться на месте преступления. Всё-таки своего босса мой сторож боялся. И причины сего страха неведомы мне до сих пор, ведь горбун при желании мог одной левой уложить этого худощавого немца. Однако страх Маурицио был мне на руку, потому что он не увлекался и всегда чутко прислушивался к звукам, доносившимся с улицы.

Итак, на четвёртый день, когда Отто ушёл, мой сторож присел на край дивана и ухмыльнулся:

– Вот и попался, петушок!

Этот «петушок» прозвучал так угрожающе, что сердце моё не заколотилось, как и подобает нормальному сердцу в стрессовой ситуации, а встало, как старый автомобиль посреди дороги. Мне было трудно дышать, и я невольно схватился за скотч, чтобы содрать его с лица и вдохнуть полной грудью.

– Нельзя! – рявкнул горбун и залепил мне оглушительную пощёчину. – Только попробуй мне! Убью!

В реальность этой угрозы нельзя было не поверить, и я послушно убрал руки от лица. Он ещё раз смерил меня суровым взглядом, потом схватил за ногу и притянул к себе. Это произошло так неожиданно, что я не успел ни за что схватиться.

– Петушок… – расплылся в улыбке горбун, если его обезьяний оскал вообще можно назвать улыбкой. – Я ждал тебя, и ты появился.

В душе я протестовал такой формулировке, потому что я бы ни за что не появился в жизни этого чудища по собственной воле, даже если бы он каждую неделю слал мне деньги на проезд. Более того, я бы детально продумал план побега при одной только вероятности встречи с этим человеком. Желание сбежать на край света окрепло, после того как горбатый принялся ощупывать мои ноги, руки, грудь, живот. При этом он издавал странные мурлыкающие звуки. Я до смерти перепугался, потому что понял: судьба свела меня с маньяком. И хоть Отто запретил горбуну меня трогать, тот был настолько одержим вожделением, что готов был перешагнуть через запреты. Он не отходил от дивана до самого прихода немца, поглаживая, сжимая и пощипывая меня. Пальцы у него были сильные и твёрдые, словно железные. Одной рукой он держал меня за ногу или за руку, чтобы я не вырвался, а второй изучал моё тело. Я дёргался, плакал, пытался кричать в надежде, что мой голос услышит кто-нибудь из соседей, но всё было напрасно.

На следующий день ситуация ухудшилась: горбун перестал водить меня в туалет. Обычно он водил меня на цепи, как собачку, в туалетную комнату, прикрывал дверь и ждал, когда я выйду обратно. Но в этот раз он никуда не повёл меня, а принёс мне горшок и заставил ходить в него. Сам же уселся в кресло, чтобы было удобнее наблюдать за процессом. Каждый день я терпел, сколько мог, дожидаясь прихода Отто, но почти всегда природа побеждала мою стыдливость, и я испражнялся на глазах этого чудовища, краснея до корней волос.