Albireo MKG - #Безднища

Мы приехали в Мюнхен, проехав на автобусе часть Европы, поэтому я вам сейчас расскажу, как это было. Я, вообще, всегда в городах замечаю не то, что другие. Я такой себе турист, мне неинтересно, то, что интересно другим, я смотрю как живут люди, насколько пространство города удобно для жизни.

Мы ехали из Бургаса, болгарского морского городка, сначала в Софию. Конечно, презрев все удобства. Едем на автобусе, а не на поезде. Поезд удобнее, но дольше идет. А так тебе меньше часов неудобно, чем было бы больше часов удобно. Выбор очевиден. Мы же едем с Марияном. У моего аверче поразительная способность, которая вскрылась только в этом мире, может, раньше я ее глушил просто, не знаю, выбирать самый неудобный и неоптимальный вариант из всех возможных. Лучше поездки в Софию на автобусе за 5 часов, только поездка в страну Карла Готта, на таком же автобусе, за каких-то 4 тыщи денег, зато 20 часов! 20, Карл майн Готт! Каждые 4 часа обещают туалет и кафе.

В Софии Мариян первым делом вызверился на туалеты, которые стоят 60 стотинок, это болгарские копейки, а не 50 9 9 25 русских рублей примерно. , как в Бургасе.

– Общественные туалеты должны быть бесплатными! – зло шипит Мариян.

– М, коммунистический митинг, – с усмешкой говорю я, – ты осторожней, мы в западную Европу едем, посадят в кутузку, как революционера.

Он смущается. К своим сорока пяти, он изо всех сил постарался не иметь гражданской позиции, пытается позиционировать себя анархистом, но, знаете, это такая анархия, как у вас всех – права мне дайте все, а обязанности заберите, тоже все. Сильно был недоволен, когда я ему сказал, что быть анархистом, это осознавать необходимость самодисциплины, то есть до анархии нужно дорасти, при этом, развившись до социалиста, понимая необходимость социума, до коммуниста – обогатившись всеми знаниями человечества, и уже потом, дойти до анархии, руководствуясь внутренним моральным законом, и учитывая уже в своих действиях, как самого себя, общество. Делать то, что принесет наибольшее благо всем, не потому что надо или это хорошо, а потому что ты понимаешь, что иначе нельзя. Вот что такое анархист. Ему какой-то Изя, конечно, напел, что анархия, это когда тебе никто ничего не запрещает. А еще, он научился не любить социалистический строй, но любить все, что при нем было. При этом его родители тоже социалисты. При мне он, конечно, побаивается про это говорить, я давлю аргументами и высмеиваю невежество. Вам бы тоже стоило знать, что все запреты, которые ужасают вас в законодательствах стран, которые пытались строить социалистическое общество – антикоммунистичны. Те запреты – железный занавес, гомофобия, запрет абортов, запреты джинсов и рока – это антикоммунистично и стоит вам почитать про времена настоящего социалистического строительства, про 1917 – 1926 годы, вы поразитесь, насколько истинно демократична и либеральна социалистическая идея. То есть вам мешает быть социалистом лишь ваше невежество.

– Нет, я просто… – бормочет Мариян, успокаиваясь.

Мы решаем перекусить перед автобусом, в магазин ходили Божен и Асен, а когда вернулись, Мариян накинулся на них, что они даже хлеба нормального не смогли купить. Божен морщится, он не любит истерики Марияна, но не умеет их успокаивать. Я какое-то время позволяю аверче бушевать, больше, чтобы показать Асену и Божену, что не стоит это терпеть. Но они терпят. Мы ради красоты способны терпеть и не такое. А аверче невероятно красив.

– Что вы как недоразвитые? Набрали всякого мусора! Хлеб, за левче 10 10 Лев – болгарская валюта, примерно 45 рублей. , просто хлеб! Понимаете вы болгарский-то хоть?

Асен пытается огрызаться, но получает еще большую вспышку ярости.

Я какое-то время любуюсь Марияном.

– Давай я схожу, чего тебе купить, кроме хлеба? – решаю я прекратить выступление.

– Я с тобой пойду! – успокаивается он, презрительно бросает им, – вот, я со Святославом схожу.

Я не понимаю, зачем меня называть полным именем, но в Болгарии меня все зовут так, даже если я при знакомстве представляюсь: «Слава, Святослав».

Аверче тоже зовет меня полностью, хотя он знает мое настоящее имя души, я его не скрываю. Он назвал меня так раз (не в глаза), сбился, сглотнул, вероятно, на него свалился весь пакет эмоций, и больше не стал. Я, к слову, дома его зову настоящим именем, в глаза – аверче, а перед общими знакомыми тоже местным чужим именем.

Есть такое психологическое явление, когда нам кто-то дорог, и вдруг он куда-то девается из нашей жизни, мы перенимаем его черты, чтобы оставить его с собой. Мы вдруг начинаем себя вести как нам несвойственно, потому что изнутри мы любуемся поведением того, по кому скучаем. В данном случае, для Марияна, это я. Я из нас истеричка и его вспышки на людей, это попытка посмотреть на меня. Безопасное смакование, которое он может включить и выключить, когда хочет. Он же этого не чувствует, его не рвет от эмоций. Сидит себе тихонько черным сияющим комочком сознания и любуется. Потому что, если вдруг я начинаю взвиваться, на самом деле, он, как обычно, теряется. Если это направлено на него. А мне больше не на что взвиваться. Остальное для меня несущественно. Мы возвращаемся. Как часто после того, как мы провели какое-то время вдвоем, умиротворенный Мариян улыбается, сияет, и поднимает всем настроение. Кроме меня.

* 11 11 О нет, это дорога в ад. Песня Криса Ри.

Мы заходим в международный автобус. Он воняет искусственной кожей, новый, чистый, и вонючий. Вероятно, у меня что-то такое с лицом, потому что Божен пытается меня убедить:

– Святослав, ну неплохой же автобус, да?

Я качаю головой.

Божен всегда старается избегать конфликтов и недовольства.

– Автобус ужасный, но я ожидал, – улыбаюсь я, – чувствуешь, как пахнет?

Я и так выгляжу для европейцев как Шварцнеггер в «Красной жаре», я реагирую непривычно. У меня спокойное (вероятно, каменное, как у агента КГБ в пародиях) лицо, и когда они пытаются спросить не скучно ли мне, я говорю, что мне не бывает скучно, и говорю, что все хорошо, мне весело. Я снисходительно смеюсь, когда они возмущаются на какое-то неудобство. Потому что им ли возмущаться, они не делают ни движения, чтобы сделать хоть чуть– чуть поудобнее свою жизнь. Да и в неудобной Европе могли бы привыкнуть уже. Божен принюхивается, пытается оправдать их.

– Это потому что он новый же.

– Это да, а ехать-то как. 20 часов.

Мариян бы возмутился на запах, но на запах уже возмутился я. Одного достаточно, считает он. Мы занимаем каждый по два сиденья. Мариян любит так располагаться. Удобно. Когда ты одинок.

В автобусе меня настигают новые технологии. Передо мной сидит стареющая девочка, и у нее духи себя странно ведут. Либо она каждые 10 минут подбрызгивается, либо сейчас делают духи как освежитель воздуха, который периодически сам опрыскивает помещение. Я, конечно, думаю, что это новые технологии. Правда, там что-то сломалось, и девочка не может это отключить. Ну странно же представить, чтобы человек в автобусе каждые 10 минут, такскзать, вау– эффект и фурор хотел произвести, а?