Галина Черненко - Из бабочки в гусеницу

Почему? Потому что даже здесь, в этой преисподней, куда мы прорвались сквозь тернии, нас сортировали, отбирали, и каждый день был вариант расстаться с этим светом, раз и навсегда. Каждый день кто то покидал нас, почему? Меня всегда интересовал этот вопрос. Почему человек выжил, его откачали, собрали, привезли в реанимацию, он дышит, и живёт, и вроде все стало налаживаться, и вдруг раз, и все, выключили лампочку? И вот потухли глаза, кожа стала серой, и нет больше человека, осталось тело, неподвижное и застывшее.

Ещё хочу вспомнить ветеранов советской медицины, это шприцы и иголки. Помните, их ещё кипятили в таких металлических ванночках? Сколько уколов делали одним шприцом, пока он не лопался при кипячении или не разбивался при падении. А иголки? Вот это точно, тупые и ещё тупее. Иголки то не бились, только гнулись, но их разгибали и эксплуатировали дальше. Что можно было чувствовать, когда в тебя втыкали такую иголку? Страх и боль, меня просто плющило, когда ко мне приближалась медсестра, хотя укол всегда нёс облегчение. Иголка, тупая от частой работы вгрызалась в мою кожу, а не входила, мягко и стремительно. И к моей хронической боли прибавлялась ещё эта мелкая и частая боль, которая делала меня совсем несчастной.

Ещё в этой реанимации было сюрпризное или необдуманное расположение. Она располагалась посредине, вернее между. Между операционной и курилкой. Самая малочисленная операционная бригада в то время, в той больнице состояла из четырёх человек, а самая многочисленная из одиннадцати, я сама считала, у меня было достаточно времени. Так вот, больница дежурила через день, значит через день работала и операционная. Она начинала работать с 8 утра, и целые сутки она напряжённо спасала всех, и только следующим утром работа затихала.

Так о чем я? О том ,что после операции все хирурги, травматологи, сестры, санитарки, анестезиологи шли курить, всем коллективом, через реанимацию, а потом обратно. А зданию, где располагалась больница было лет сорок, поэтому реанимация просто паралитично тряслась, когда врачи проходили туда обратно, а вместе с реанимацией тряслись наши койки и мы на койках.

Пока шла операция все было тихо, потом снова шествие туда обратно, и так целые сутки. А мы от этого просыпалась, возбуждались, дергались, и просто находились в вечном стрессе. Мне повезло , меня кололи через 4 часа, поэтому я была в постоянном наркозе, но даже меня это напрягало, хотелось тишины и покоя. И мы этим наслаждались сутки, через сутки.

Вот такая жизнь наступила у меня, а я находясь постоянно под влиянием медикаментов, даже не понимала, что я пережила, что со мной случилось, что будет дальше. Хотя иногда наступало просветление, и я пыталась выяснить свой диагноз, свое состояние, но скорее всего я боялась узнать правду, поэтому не столько искала её, сколько бегала от неё, от этой правды. Но рано или поздно это все равно станет явным, сколько времени еще мне оставалось быть в неведении?

Каждое утро здесь начиналось с суеты, ну а как по другому, это же больница. Сначала появлялись звуки, голоса, потом загорались лампы дневного света, потом шли сестры с градусниками. Это начинались обыкновенные будни травмотологии, коляски, носилки, каталки, капельницы, перевязки, обходы.... Я во взрослом виде никогда не лежала в больнице, поэтому все это для меня было, как новостная лента, по крайней мере первые три дня, после того, как я пришла в себя. А когда я пришла в себя я почему то была уверена, что со мной все хорошо, что я быстро выздоровлю, и быстро вернусь в ту, старую жизнь. Хотя в то утро, когда я очнулась, я не знала о себе ничего, ни того, какой диагноз, ни какое сегодня число, ни какой месяц,ни того, сколько дней я была без сознания.

Первый мой осознанный медицинский обход был для меня настолько интересным, что я превратилась в глаза и уши. Группа врачей и сестёр, численностью человек десять переходила от кровати к кровати, я с интересом слушала чужие диагнозы и назначения, узнавала, сколько лежат здесь мои соседи, и какие прогнозы. Но почему то когда врачи подошли ко мне , мой мозг выключил мои уши и я не услышала слова "ампутация", хотя оно должно было прозвучать, это был мой диагноз. Так мой мозг берег меня от стресса и срыва, он хотел, чтобы я хоть немного восстановилась для того, чтобы пережить это.

Но у меня был вопрос который меня волновал. Я точно знала, что у меня перелом таза, я берегла себя, я лежала на спине, а мой позвоночник проседал, и с каждым днем я это чувствовала больше и больше, поэтому и спросила у всей этой медицинской толпы, какие нибудь прогнозы насчёт моего таза и позвоночника есть? Мне никто не ответил. Сейчас то я понимаю почему. Мзои врачи не очень были уверены в том, что я вообще выживу, я находилась на грани, вроде выкарабкалась, но потеря крови огромная, из за этого ресурсов у организма не осталось, восстановление идёт медленно, и не очень уверенно. А зачем заморачиваться на сломанной опе, если пациенту осталось жить даже не два , а до ближайшего понедельника? Трупам не нужны целые кости таза.

После обхода последовала перевязка, и проводила её не медсестра, а врач-травмотолог. Я тогда ещё не знала, что если перевязку делает врач, то это тяжёлая перевязка, с возможными осложнениями. Но даже лёжа на спине, и не видя ничего я понимала, что происходит что то загадочное, правую ногу, которой я упиралась в рельсы, перевязывали сверху донизу, а левую, которую должны были перевязывать сверху донизу бинтуют в одном месте. Сейчас я не помню, виден ли был мне процесс перевязки или нет, но понимаю, что если бы я захотела это увидеть, то увидела бы, я не хотела знать о том, что я стала безногой, и постоянно убегала от этой информации, заменяя её какими то бессмысленным вопросами. Мой мир в тот момент был искажен, для моего же блага.

А после обеда пришла мама!!!! Господи, как же я по ней соскучилась! Сколько же дней я её не видела? Целую вечность! Мама, человек, который мог вытянуть меня из любого д@рьма, я свято в это верила, поэтому настроение моё кардинально изменилось! Я не видела, что у неё со щёк сошёл румянец, что её глаза провалились , нос стал острым, что даже грудь, мамино достояние, опала, она просто за несколько дней очень похудела. Я всего этого не видела! Да и зачем , я даже не знала, что со мной произошло, и свято верила в то, что 8 марта выйду на работу! Хотя врачи не были уверены в том, что я вообще выживу. Я помню, как я тарахтела, не переставая, рассказывая, как у меня все хорошо, как меня на днях выпишут, а она сидела и молча смотрела на меня, без слез, без истерики. А я бы на её месте просто билась в конвульсиях . Ведь мама знала то, чего не знала я, врачи донесли до неё и диагноз и последствия, и то в какой точке невозврата я сейчас нахожусь. А она сидела передо мной, кивала головой, и держала лицо, лицо она держать умела. А кроме этого она не перебивала меня и не разочаровывала, она была мудрой, и не хотела отбирать у меня последнюю надежду.