Сергей Городецкий - Прощание с Ленинградом

Коротков вызвал меня к себе.

– Если ты хочешь заниматься спортом, то будешь заниматься им в Кандалакше или Варкуте.

«Санаторий северное сияние», как называли среди солдат Воркуту, Кандалакшу и прочие удовольствия. Мне это естественно не очень светило.

Коротков был не дурак. И очень быстро начал обделывать свои дела в Ленинграде. Первым делом он выбил себе квартиру, что было очень просто с его связями в Министерстве обороны. Завел знакомых среди директоров продовольственных магазинов. Мой «кавзик» при этом использовался ими в личное пользование для поездок на их дачи и вечеринки. В очередной раз, когда все были развезены, оставшаяся жена одного из них, которую я должен быть доставить домой, на одной из забытых дорог приказала мне остановится. И разлеглась на заднем сидении, пухленькая блондинка. Ей было отказано. Я был честен и не мог переступить порог. Ничего не случилось. По всей видимости, муж ее не особенно удовлетворял. После этого я больше ее никогда не видел.

Директора продуктовых магазинов всегда были на высоте в то время и очень уважаемы. В этом тоже была культура Петербурга.

Такова была спортивная 23-я рота СКА на Ломаной улице. Но скоро это все кончилось. В один прекрасный вечер Коротков выстроил всех на плацу. Все уже знали, что произойдет. Своим спокойным в этот раз голосом он заявил:

– Приказом командования Ленинградского военного округа я направлен в Германию и передаю полномочия командованием роты старшему лейтенанту Володяеву.

И сразу же покинул территорию части. В тот же вечер все прапорщики и офицеры напились. Володяев уснул в его офисе. Звонит в роту в 3 часа утра.

– Сережа ты уже не обессудь… – он еще полупьяный, чтобы я его отвез домой.

Он, кстати, потом повесился у себя дома на водопроводной трубе. Я узнал об этом несколько лет спустя.

Итак, мы сидим в ресторане и это конец 70-х. Нам под 20 с лишним и мы дембеля. Рядом за соседним столиком две девицы, им под тридцать. Мы переглядываемся, и они в конечном счете перемещаются за наш стол. Официанты недовольны, но все улажено. У нас машина, хотя все пьяные. Все едут на квартиру к Рае и зависают там на три дня. Раечка со мной. Ус спит с другой, Витька не у дел, что не совсем так. Он ездит в вокзальный ресторан, чтобы прикупить что-то перекусить, с водкой в Ленинграде ночью никаких проблем, любой таксист имеет под сиденьем, стоит 10 рублей.

Моя Раечка. Потом мы будем долго вместе по вторникам каждую неделю. Мы будем любить друг друга навсегда. Моя девочка Раечка, где ты? Еще жива ли ты? Когда последний раз я видел тебя? Тридцать лет назад.

Как обычно по вторникам я у моей Раечки. Мы немножко выпиваем, и слушаем музыку, и говорим. Ее комната обставлена разными иностранными бутылками, банками и прочей дребеденью, на полу стоит ваза, из которой торчат длинные сухие камыши. У нас с ней день рождения в один и тот же день, только с разницей в 10 лет. Мы водолеи. Она худенькая, небольшого роста, ее нос с горбинкой. Она парикмахерша со своей клиентурой, среди которой много жен влиятельных людей.

Звонок в дверь. Раечка с настороженным видом. По звонку она знает, это Анна. Дверь открывается, и появляется Анна. Нет, сначала появляется ее грудь, которая гораздо большие, чем на картинах Рембрандта. Но с этим ничего не сделать. Она еще принесла бутылку вина. В то время не надо было предупреждать, что ты придешь в гости. Просто звонок в дверь.

Ничего страшного. Все продолжается своим чередом, и в конечном счете все трое укладываются спать на полу на матрасе, поскольку места на кровати на троих нет. На утро между Раечкой и Анной на кухне происходит разговор. Совершается сделка. Я это все слышу краем уха, еще в полусне, мы все-таки были не очень трезвые той ночью.

– Отдай мне его, – заявляет Анна тоном, не требующим возражений. Я в этом случае просто предмет сделки. Раечка соглашается. Мы пьем кофе, и Анна усаживается в мою машину. У нее какой-то подвальный продуктовый магазин, и она позже пытается сделать меня своим партнером. Она ко всему прочему еще и гадалка со своей клиентурой. Она уехала в Израиль потом и занималась тем же там. Мне попалась как-то под руку израильская газета с ее фотографией и статьей. Рая не возражает ничего по этому поводу. Мы все равно друзья и это навсегда.

Моя бедная мама. Она, конечно, натерпелась со мной. Мать-одиночка. Работала много. Преподавала журналистику в Ленинградском университете. Когда я был в детском саду, меня забирали последним. Я завидовал другим детям. Позже просто рос беспризорником, потому что мать приходила домой с работы поздним вечером. Безотцовщина на ленинградской почве. Она кончила плохо. Ее шведская сестрица закончила гораздо лучше. Получилось все плохо у них. Ее сестра уехала в 59-м, вышла замуж за секретаря компартии Швеции и уехала туда. Она ненавидела Союз и все, что связано с ним. Они долго ругались по поводу наследства. Их отец и мой дед был профессором литературы и директором Пушкинского дома во время Блокады, заведовал архивом, в котором хранились рукописи Пушкина, Лермонтова и других. Занимал одно время должность директора института Театра Музыки и Кинематографии в Ленинграде. Написал множество научных трудов. Он был коллекционером и скупал произведения искусства. Но после его смерти все пошло прахом. Светлана вывозила картины в Швецию, прилепив скотчем у себя на спине. И я ей в этом помогал. Хорошо помню ее спину. И ее ненависть ко мне и моей маме. Она считала, что все несправедливо по отношению к ее детям, Марии и Петеру. Но они родились и выросли в Швеции, а я жил в Ленинграде, и мой дед в какой-то степени заменял мне отца.

В 80 х Ленинград был заполнен шведами и финнами. Финны приезжали сюда напиваться. В Финляндии сухой закон, полтора литра в месяц на человека. Тем более что финны самые алкаши. Тетка этим пользовалась, вывозя антиквариат в Швецию. Автобусы с милыми шведками и финками почти не проверяли на выезде. Но это неважно. Мама ушла. Она использовала валокордин в качества снотворного и умерла с передозировкой. В России все можно без рецепта. Бедная мама. Я ей звонил каждую неделю, чтобы она прекратила это. А ее сестра просто заснула в кресле дома для престарелых в Стокгольме под присмотром медсестёр. Так вот бывает.

Шепетовская улица, дом 3. Это еврейский рассадник, построенный в 60-х годах Институтом Русской Литературы, то есть Пушкинским домом, который тоже еврейский рассадник. Во всяком случае так это было.

Юра из соседнего подъезда. Мы с ним быстро сошлись. Он старше меня лет на десять, но у нас много общего. Он инженер и одно время работал где-то на номерных заводах, которых в Ленинграде сотни. Ему даже иногда в голову приходили разные идеи по улучшению обороны страны. Обычно все гениальные идеи приходили к нему, когда он сидел на стульчаке в туалете. Он утверждал, что мозг чувствует себя более раскрепощенным в таком положении. Однако позже он сообразил, что гораздо лучше торговать кассетами в Апраксином, чем решать проблемы военного ведомства за 120 рублей в месяц. Для этого он завел всякого рода аппаратуру, чтобы делать копии, и даже цветной телевизор.