Дара Преображенская - Душа мертвеца

– Надеюсь.

Мила достала из кармана свою записную книжку, наспех просмотрела свои предыдущие записи:

«Посещение места преступления,

расспросы очевидцев, коллег по работе».

Добавила ещё одну строку:

«Посещение вдовы Борисова».

Ниночка кивнула на блокнот в руке Милы:

– Что ты там пишешь? Если заключение, я и так тебе его дам с печатью и штампом, как положено.

– Нет, не заключение. Это я своё. А заключение я, пожалуй, с собой прихвачу.

Мила сложила вчетверо стандартный лист медзаключения, сунула его в карман и, что-то думая про себя, вышла из кабинета.

– Ты проходи, проходи, не стой в дверях-то.

В узкой дверной щели показалось постаревшее лицо Зои Всеволодовны, она была одета в синий фланелевый халат, куталась в пуховую шаль-самовязку.

– Батареи плохо топят, вот целыми днями мёрзну, лето вспоминаю, как на огород поеду. Теперь, слава богу, отдыхаю, а то руки после прополки болят. Я сейчас чай поставлю, как раз обедать собираюсь.

Мила стряхнула прилипший к пальто снег, повесила его не крючок, сняла сапоги. Зоя Всеволодовна заботливо подставила под её ноги тапочки.

– Проходи, давно ты у меня не была.

Мила огляделась. В прихожей висел портрет Лопухиной, здесь было намного темнее, чем в комнате. Мила опустилась на мягкую софу в гостиной, в то время как хозяйка пошла хлопотать на кухню, послышалось шипение чайника, запах свежеиспечённого хлеба.

– Да Вы не беспокойтесь, Зоя Всеволодовна, я всего на несколько минут, – крикнула из комнаты Мила.

– Не отпущу, пока не поешь. Знаю, как вы, молодые, на работе всухомятку едите, а потом на здоровье жалуетесь. А с теперешним-то ритмом жизни только и приходится всё на бегу успевать.

– Какие там молодые. Тридцать пять – это уже средний возраст, – с грустью в голосе сказала Мила.

– Не согласна. Тридцать с половиной – самый подходящий для женщины возраст, она свободна, раскованна, а если к тому же одинока, много возможностей реализовать себя.

В комнате появилась Зоя Всеволодовна с полотенцем в руках, она присела рядом с Милой.

– Здесь всё по старому, как ещё при Наденьке было. Переставлять я ничего не стала, да уж куда мне, силы не те.

Мила посмотрела в центре стены, там, где висела в рамке большая фотография Нади, сделанная десять лет назад, когда она только-только переехала в Москву и поступила на работу в модельное агентство. Надя глядела на неё своим простодушным беззаботным взглядом, хотя и в этом взгляде она успела прочесть ту же боль, которую заметила возле сбитого КАМАЗом пса на шоссе.

– Да, – кивнула Мила, – У Вас всё по-прежнему, и шторы те же. А почему Вы позавчера не пришли на встречу выпускников? Там много наших собралось, было весело.

– Я с давлением мучилась, думала скорую вызвать, потом таблеток наглоталась и спать легла.

– Мы про Вас вспоминали.

Зоя Всеволодовна улыбнулась. Именно в этот момент она так была похожа на Надю.

– Ах, да, я же варенье специально достала, идём на кухню. Оно свежее, тебе должно обязательно понравиться.

Варенье и правда оказалось вкусным, таким Мила его ещё никогда не пробовала, горячий кипяток немного согрел её, успокоил, она расслабилась.

– Уютно у Вас как-то.

– Ты почаще заходи, а то совсем меня забывать стала, – Зоя Всеволодовна махнула рукой, – Да знаю я, знаю, что у тебя дел много, но всё же, можно выделить лишнюю минутку и заглянуть к бывшей учительнице. Знаешь, иногда мне кажется, что одиночество меня с ума сведёт. Я вот даже вышивкой занялась. В молодости когда-то я большой мастерицей по этому делу была, а сейчас забывать стала, – Зоя Всеволодовна показала на скатерть с вышитыми на ней ромашками. Они действительно смотрелись словно живые, – Это я всё сама, своими руками.

– Здорово. Скажите, а Надя Вам ничего не рассказывала о своей жизни, о том, как она проводила время в последние месяцы перед….

Зоя Всеволодовна нахмурилась:

– Ты опять за своё. Говорю, оставь ты это. Её уже всё равно не вернёшь, да и ты больше моего должна знать. Вы ж подруги, как-никак.

– Мы с ней практически не общались, лишь по письмам после моего отъезда. С тех пор, как она начала встречаться с каким-то мужчиной, наши отношения стали более отдалёнными. Это, разумеется, не моё дело, но мне всегда было интересно, кто её избранник. Вы ничего об этом не знаете?

Зоя Всеволодовна пожала плечами:

– Нет, к сожалению. Знаю только, что он не был беден.

– Почему Вы так уверенно говорите?

– Моя Надя никогда не клевала на бедняков, хоть и с высшим образованием, ей подавай тех, у кого есть положение в обществе, солидные счета в банках, деньги, кто может каждый день покупать ей дорогие французские духи, говорить восторженные комплементы.

– Я слышала, она вращалась в высших кругах, и наверняка был тот или те, кто ввёл её в эти круги. Вы согласны?

– Не знаю. Я ничего об этом не знаю и не хочу знать. Мне уже всё равно. Главное, дожить свой век и умереть достойно. Это всё, что у меня осталось.

Зоя Всеволодовна наспех утёрла слезу, словно опомнилась от своего наваждения.

– Да что это я впрямь расписалась. Прости меня. Да, совсем забыла, у Нади тут остался дневник, который она вела в Москве, его нашли на месте трагедии. Я его не читала, но если он как-то поможет тебе, тогда я принесу.

Мила с удивлением посмотрела на мать своей подруги:

– Почему Вы не сказали мне о нём раньше?

– Забыла. Я совсем забыла об этом дневнике, голова была занята другим.

– Принесите, пожалуйста, я уверена, там есть что-то важное.

Дневник представлял собой слегка потрёпанную тетрадь в девяносто шесть листов с коричневой обложкой и надписью на титульном листе «Мой дневник – немой свидетель моих переживаний и слёз, которые я не могу никому показать». Мила провела ладонью по обложке, шестым чувством ощутила присутствие Нади, положила в сумочку.

В это время Зоя Всеволодовна налила вторую порцию чая, добавив при этом больше варенья в блюдце.

– Теперь, надеюсь, ты ни за что не откажешься задержаться, – с победой в голосе сказала она.

– Не откажусь. Я съем это варенье пока не опустошу чашку, – согласилась Мила, у неё поднялось настроение, потому что появилась возможность вплотную соприкоснуться с переживаниями подруги, заглянуть за ту запретную черту, которая всегда оставалась для неё недосягаемой, – Вы даже не представляете, какой подарок мне сделали сегодня. Дневник я Вам верну сразу, как прочту всё до последней страницы.

Мила ощутила в своей руке тёплую ладонь Надиной матери:

– Ты отчасти считаешь себя виноватой в её смерти, я же знаю. Ты думаешь, что напрасно уговорила её ехать с собой в Москву, и останься Надя в Каменске, она была бы до сих пор жива. Ведь ты так думаешь?