Дара Преображенская - И небеса однажды кончаются

Она улыбнулась.

– Боюсь, но всем невозможно уехать в Америку.

Её слова заставили меня глубоко задуматься над сказанным. Действительно, несмотря ни на что, Франция останется Францией, здесь по-прежнему будут жить, рождаться и умирать люди. Всё будет по-прежнему, как всегда, как раньше. А я буду обитать совсем в другом мире, окружённая каньонами, скалами с большими расщелинами и ясным чистым голубым небом. Я не хотела думать о новом мире, я смотрела в грустные зелёные глаза Бертрана.

– Бертран, почитай стихи, – попросила Марта – одна из наших соседок. Все в округе знали, что Бертран пишет стихи.

Мне показалось, что он смутился, взял со стола тетрадь в сером переплёте и раскрыл её на первой попавшейся странице.

– Нет-нет, Бертран, выйди в середину, чтобы все тебя видели, – предложила Марта.

К моему удивлению он вышел. Все замерли в ожидании, сквозь тишину я услышала голос Бертрана.

«Твои глаза посмотрят в небо

И будут с ангелами вместе,

Ты там была, но я там не был,

Не слушал ангельских я песен.

Там вдалеке журчала речка,

И голос слышен был печальный,

В твоей руке горела свечка,

И ты полна была отчаянья.

Ты дружишь с ангелами Света,

Они любовь тебе подарят,

Вот скоро завершится лето,

Ты не поёшь их светлых арий.

Ты, словно облако, прекрасна,

Летаешь где-то в высоте,

Не ведаешь полдневной ласки,

И жизнь твоя плывёт в борьбе.

Как ангел, вечно молчалива,

В глазах твоих застыл алмаз,

И будто лебедь горделива,

Идёшь в который мимо раз».

Бертран замолчал, и я поняла, что он закончил

– Браво! Браво! – Марта восхищённо захлопала в ладоши, – Мсье Бертран – настоящий поэт.

– О, это было действительно восхитительно, – произнесла Роза. Сегодня она была просто великолепна.

Белое атласное платье, сшитое по моде 19 века, какие обычно носили парижанки в салонах, венок из белых матерчатых накрахмаленных роз, который был искусно вплетён в длинную фату умелыми руками портного мсье Шенье (все дамы из Сен Маре заказывали свадебные платья у мсье Шенье). Всё это вместе так гармонировало с необычным румянцем на щеках Розы, что, казалось, она пришла в мир в этом наряде. Генри сидел рядом с ней во главе стола, но мне почудилось, что он был очень грустным. Глядя на них, я подумала, как жаль, что Роза и Генри не поедут с нами в Америку, а в тайне я продолжала надеяться, что вскоре они тоже будут там.

– Простите, мсье Бертран, а можно узнать, кому Вы посвятили свой стих? – спросила Марта.

– Одной девушке.

– Её случайно зовут не Сесилия? – сказала Роза.

Бертран смутился и закрыл тетрадь.

– О, мне бы, и не только мне, я уверена, всем, здесь присутствующим хотелось бы послушать ещё что-нибудь из Ваших сочинений. Вы пишете прекрасные стихи, я вовсе не льщу Вам, – не унималась Марта, – Прошу Вас, прочитайте ещё что-нибудь.

Бертран вновь открыл тетрадь, а мне почему-то захотелось уединиться где-нибудь и перечитать её всю целиком.

– Это – «белый» стих, – произнёс Бертран.

Я закрыла глаза, чтобы лучше представлять себе всё то, о чём он будет читать.

«Твои глаза, словно небо голубое, хотя они карие,

Губы твои, как лепестки роз,

И ты тонка и нежна, как облако.

Каждый день я вижу тебя незримо,

Ты идёшь, как лёгкая дымка,

И я выхожу тебе навстречу,

Беззащитный и ждущий.

Твои глаза, словно весенний дождь,

Но ты не любишь дождь.

Ты привыкла мечтать о Солнце, о небе,

Ты любишь лето,

Когда зелень листвы колышется на ветру.

Мне кажется, у тебя есть крылья,

Огромные крылья,

Которыми ты пользуешься в полёте,

Взмывая высоко в небо.

Мне кажется, у тебя есть Свет души,

И ты освещаешь им Пространство

Других запредельных миров.

Но ты не светишь мне,

А я стою один в темноте

Твоих радужных грёз

И думаю только лишь о том,

Как ты нужна мне.

Но ты не сказала: «Прощай!»

Когда Бертран закончил, Марта захлопала в ладоши.

– Необычно! Изумительно! – пробормотала она, – Наш юный Бертран – настоящий гений.

Вдруг совсем неожиданно выражение её лица стало другим. Должно быть, так когда-то смотрел Пьеро на свою Мальвину после того, как спел ей несколько задушевных песен на плачущей мандалине.

– А где же Сесилия, господа? – спросила Марта, – Почему в этот знаменательный для вашей семьи день её нет с нами?

Она оглядела всех присутствующих.

– Бертран, ты не знаешь, где она?

Бертран сжал кулаки, схватил лежавшую на столе тетрадь со стихами и посмотрел на мою мать:

– Мадам Вивьен, извините, я пойду.

Лукреция задержала руку своего сына:

– Берти, не уходи, это слишком невежливо с твоей стороны.

Но он был уже на пути к оранжереям.

– Бертран! Бертран, подожди! – закричала я ему вдогонку.

Он даже не повернулся в мою сторону.

– Лили, ты куда? – услышала я голос Розы, когда уже встала из-за стола, однако бабушка Маргарита де Пуатье перебила её, предупредив возмущение гостей.

– Пусть идёт, ей необходимо попрощаться с друзьями, прежде чем она покинет Францию.

…Яркие лучи Солнца с трудом пробиваются сквозь стёкла теплиц и рассеиваются. Я жмурюсь от обилия света. Там к свету на длинных стеблях тянутся венчики разноцветных цветов. Я различаю нежные оранжевые с пятнами головки тигровых лилий, красные маки с чёрной сердцевиной, ароматные розы, белые, красные и жёлтые. Я очень люблю жёлтые розы, так как они редко встречаются и недолго живут. Я увидела Бертрана, склонившегося над тигровыми лилиями. Серую тетрадь он держал под мышкой.

– Бертран, – позвала я тихим голосом.

Он всё ещё продолжал смотреть на цветы. Я осторожно подошла к нему, заглянула в его живые зелёные глаза.

– Почему ты ушёл?

Он посмотрел на меня. В его взгляде я прочла одно сплошное отчаяние.

– Хочешь я скажу, о чём ты сейчас думаешь, – обратилась я к нему. Он кивнул.

– Ты хочешь понять, почему она ушла в монастырь, когда….когда была уверена, что ты любишь её. Я угадала?

– Откуда ты знаешь?

– Я поняла это по твоим стихам.

– Она не должна была этого делать, она… Она погубила себя так же, как этот цветок.

Его пальцы с силой сжали тигровую лилию и, измяв её, оторвали от стебля. Он выбежал из оранжереи.

– Бертран! Не убегай!

Я бросилась за ним.

Наверняка Бертран заплакал бы, если бы общество прощало слёзы сильному полу, но оно не прощает, и их приходится сдерживать. Бертран не являлся исключением. Ему хотелось бы вылить свои чувства, но он не мог при мне. Я нашла его возле пруда. Бертран сидел в траве, грыз травинку и смотрел вдаль на отражавшееся в волнах Солнце. Оно что-то говорило ему, и возможно, Бертран понимал этот необыкновенный язык природы. Я присела рядом с ним, и мы долго молча смотрели на яркие блики, блуждающие по волнам.