Дара Преображенская - Рассказы

– Именем Господа нашего Иисуса Христа, исцелись.

На щеке страдальца появилась слеза, она стекла вниз к углу рта, немного задержалась там, исчезла.

– Что это? – Григориан показал на слезу.

– Видите, он плачет?

Максимиан кивнул, обратился к молодому лекарю:

– Ты обращаешься к своему Учителю, но я не вижу улучшения.

– Твои лекари не смогли поставить страдальца на ноги, – ответил Пантелеймон.

Вновь склонился над больным, взгляд которого стал осмысленным. Вдруг слабое движение подёрнуло его ногу, которое передалось на вторую. Девушка бросилась к ослабевшему отцу, слёзы текли из её глаз. Она поймала руку целителя, поцеловала. Он посмотрел на неё, погладил по черным волосам.

– Завтра ему будет лучше, и он сможет ходить.

– Но это невозможно.

Пантелеймон улыбнулся:

– Возможно.

…Обезумевшими глазами Констанций наблюдал за движениями парализованного. Он стоял, шатаясь на ногах, затем сделал движение, обошёл всех стоявших, остановился возле целителя, упал ему в ноги.

– Иисус исцелил тебя, а не я, – произнёс лекарь.

Не обращая внимание на присутствующих важных сановников, Констанций воскликнул:

– Он занимается чёрной магией!

– Почему ты так решил, уважаемый?

– Мой император, больной, что ты приказал привести, был абсолютно безнадёжен.

Максимиан взглянул на бедняка:

– Я должен собрать совет, прежде чем принять важное решение.

– К чему совет? – шепнул Григориан. – Если ты отпустишь его, народ признает христианство, и твоя власть будет ничтожна. Ты должен подвергнуть его испытаниям, а затем казнить.

– Ты думаешь, это спасёт мою власть?

– Только это, – Григориан отошёл в сторону.

Император подозвал стражу и указал на больного:

– Уведите его. Он свободен. Лекарь же останется здесь.

– Пока народ не поднял бунт, ты останешься здесь, – повторил Максимиан.

…Его воспалённый ум блуждал где-то в лабиринтах Зевса. Он видел многочисленные отрывки мозаики, которые изображали грозного владыку стихий. Громовержец Гермес взирал на него и был беспощаден.

«Отрекись! Отрекись» Прими нас!» – отовсюду кричали боги, но он не слышал их. Он видел только сияющий лик Лучезарного, который стоял перед ним – тот самый лик на иконе, дарованный когда-то кроткой матерью.

Горячая раскалённая жёлтая масса обожгла его ноги, израненные об уступы камней в вольере, куда он был посажен вместе с дикими львами. Они ходили вокруг него, облизывались, ибо видели кусок живой плоти, которого так давно не получали. Сверху доносились крики разъярённой толпы, наблюдавшей за кровожадными убийцами. Львы медлили, видимо, чуя, что жертва не испытывает к ним никакой ненависти.

А затем его, как будто, поглотила эта раскалённая жижа, словно сам Гермес решил наказать приверженца иной веры. Он только видел, как кожа слезла с ног, и они превратились в кровавое месиво, а затем всё тело тыкали острыми иглами, или ему уже мерещилось это.

Отовсюду слышалось одно: «Отрекись! Отрекись!»

Он увидел себя со стороны ребёнком на берегу маленькой речушки, куда мать ещё в детстве водила его.

Она садила его на колени рядом с собою и о чём-то говорила. Сквозь журчание реки он вслушивался в её слова и видел, как речные блики вдалеке переливались радужным сиянием.

Он попадал совсем в другой мир, ибо вода успокаивала его, а после этого невозможного жара, когда даже слёзы выступили на его глазах, вода была так кстати. Она превратилась для него в спасителя и утешителя. Сквозь полудремотное состояние он слышал чей-то знакомый голос, но смысл слов растворялся, так и не доходя до сознания.

– Отвязывай камень, кажется, мы его вытащили, и он ещё дышит.

Пантелеймон открыл глаза. Пресвитер Ермолай суетился возле окровавленных ног, пытаясь обработать их теми целебными маслами, которые он оставил в доме. Он не чувствовал боли и даже прикосновений рук своего спасителя. От шеи отвязывала тяжёлый камень, который был привязан бечевой, какая-то молодая девушка в белом платке, показавшаяся Пантелеймону, также, знакомой. Это была дочь больного, исцелённого во дворце Максимиана. Заметив, что лекарь глядит на неё, девушка смутилась. Только сейчас он почувствовал, что с ног до головы мокрый.

– Что со мной случилось?

– Твои ноги облили раскалённым оловом, затем пытали и приказали сбросить в реку вон с того обрыва, – Ермолай показал на отвесную скалу. – Если бы не Аркадия, ты б давно утонул.

Заметив вопросительный взгляд Пантелеймона, пресвитер поспешил объяснить:

– Она увидела, как воины императорской стражи бросают тебя в воду и поспешила ко мне.

Девушка покраснела, но, взглянув на ноги юного лекаря, залилась слезами. Пресвитер успокоил её:

– Не смотри туда. Он ещё хорошо отделался. Возможно, ходить он будет не скоро, но кости, кажется, целы.

Пантелеймон видел, как трое из бедняков и один известный гончар погрузили его на носилки и перенесли в дом, где уже был накрыт стол, ибо собралось много народа.

Стол был необычайно богат для такого скромного дома, в котором жил пресвитер. Здесь были вина, фрукты, различные сыры и лепёшки, изготовленными умелыми руками Фессалины.

Многих людей он знал, ибо они получили исцеление из его рук, другие являлись частыми прихожанами на проповедях, третьи были совсем ему неизвестны.

– К чему всё это? – спросил Пантелеймон, оглядел толпу.

– Люди радуются, что ты жив, поэтому решили устроить эту трапезу, – пояснил пресвитер. – Они принесли сюда еду и накрыли на стол. Разве откажешь им в этой милости?

– Страдания мои ещё не окончены, а все эти люди находятся в опасности. Максимиан не успокоится, пока не найдёт меня живым или мёртвым.

– Он не найдёт тебя. На рассвете ты отправишься с двумя надёжными людьми в Египет, где и поживёшь какое-то время у них. Поверь, так будет лучше. А теперь перестань печалиться и улыбнись. Видишь, они приветствуют тебя.

Действительно, их лица были наполнены ликованием. Пантелеймен улыбнулся, взял протянутую ему чарку с вином.

– Выпей кровь христову и вкуси тело христово, этим отблагодаришь Учителя за своё спасение.

Лепёшки оказались горячими, Пантелеймон, повинуясь уговорам понял, что на самом деле голоден. Ноги были обёрнуты в корпию и давали о себе знать лёгким жжением. Псалмопевцы вышли вперёд, начав петь псалмы во имя Учителя.

Пантелеймон закрыл глаза, однако открыл их из-за криков, которые раздавались снаружи. Псалмопевцы притихли, остальные со страхом озирались. Ермолай подошёл к двери, приложил ухо к деревянным доскам:

– Кто здесь?

– Открывай и выдай нам Пантолеона, называющим себя Пантелеймоном!

– Кто вы?

– Воины императора! – раздалось снаружи.