Валерий Арефьев - Прекрасный белый снег

Он поднялся́ из-за стола и подал руку ей:

– Сергей Геннадьевич, главврач, завотделением. А впрочем, можно и Сергей. Не возражаете? Так будет проще… тут у нас без фамильярностей. Работа, знаете, такая… – улыбнулся он, – прошу, пожалуйста, входите…

Растерявшись чуть, она кивнула головой:

– Светлана. Здравствуйте, – и подала ему свою.

Ладошка доктора казалась тёплой и сухой, слегка напомнив ей… слоёный, мягкий пирожок, в гостях у бабушки.

– Прошу, присаживайтесь, Света, – указал он ей на свой «профессорский» диван, – а я, наверное, чайку поставлю, если вы не возражаете…

Своим рабочим кабинетом он, пожалуй что, имел как минимум большие основания вполне заслуженно гордиться. Если честно уж, в каком-то смысле это было его детище, плод титанических трудов на этом горестном, таком ответственном посту. «Ну ведь должно же быть… хотя бы что-то в этой жизни трудоголика, – порой раздумывал Сергей, – что, пусть и изредка, согреет как-то твою душу, да к примеру хоть, рабочий этот кабинет, твоё пристанище.

А кабинет и в самом деле был недурственный, скорее даже впечатлял. Пускай там не было музейной ценности полотен «передвижников» и антикварной, инкрустированной мебели, в те времена для главврача такое в принципе являлось просто невозможным, тем не менее! Приобретённая недорого, по случаю (не без усилий благодарного посредника, чей хрупкий бизнес заключался, может помните, как раз в решении проблем большого бизнеса), у разорившегося банка «мебелюшечка», как он подшучивал порой, могла, действительно, в известной мере облегчить его страдания. Однако более всего Сергей Геннадьевич любил картину неизвестного художника, изображавшую мустанга, дико мчавшего, в лучах багрового заката по иссушенной, горячей прерии, навстречу неизвестности. Его горящие глаза сверкали бешенством, крутая грива развевалась, а огромные, его расширенные ноздри покорителя бескрайних прерий доколумбовой Америки, казалось, яростно ревут горячим пламенем. Неповторимым, благородным своим обликом, он весь сверкал невероятной и неистовой, могучей силой и свободой! Этим сказочным, необъяснимо феерическим творением, Сергей Геннадьевич был горд по-настоящему.

Она присела на диван, сложив коленочки, поджала ноги аккуратно. В этой роскоши она как будто потерялась неожиданно. Вздохнула тихо и, не зная, как начать бы ей, проговорила осторожно, тихим голосом:

– Сергей Геннадьевич, я к вам, – она замешкалась, будто раздумывая, что теперь сказать ему, – я тут по личному вопросу. Понимаете, супруг мой, Сизиков… у вас на отделении… Ведь вы же в курсе, полагаю, вы же знаете?

Сергей Геннадьевич нахмурился задумчиво, всем своим видом демонстрируя внимание, но тем не менее молчал.

– Ну вы припомните, – сказала Светка осторожным полушёпотом, – его к вам ночью привезли, по скорой помощи, в реанимацию, – вздохнула она тягостно и посмотрела на того, казалось, ждущего, ещё чего-то от неё, чего-то бо́льшего, – Вы понимаете меня? По скорой помощи… в реанимацию доставили… Вы слышите?

– Я, Света, слышу хорошо, пока не жалуюсь, – он улыбнулся: – продолжайте, я вас слушаю…

Тут Светка просто растерялась окончательно. «Он что, действительно не знает по фамилии, своих больных? Не понимаю, что за выходки? Клиента ночью привезли в реанимацию, потом сюда перевели, а это чудище, завотделением, не в курсе? «Я вас слушаю…» Что ему надо-то, чего он добивается?»

На две минуты между жертвой и охотником повисло полное, зловещее молчание. Негромко тикали часы, вело за окнами свою беседу воронье в больничном дворике, и даже тихий звон трамвая за воротами она услышала достаточно отчетливо. И лишь ответа, вразумительной реакции, на этот простенький вопрос, как ни хотела бы, она пока не дождалась, ещё не слышала.

Сергей Геннадьевич прошёл до подоконника, раздвинул шторы. За окном, в холодной сырости, опять мело. Глядя в заснеженное марево, слегка задумался, как будто в одиночестве, и произнёс, не оборачиваясь к Светику:

– Вот так и валит целый день, так нас, наверное, по крышу скоро занесёт. Когда же лето-то… опять придёт? – чуть помолчал и обернулся к ней: – не отвлекайтесь, продолжайте, я вас слушаю…

«Зачем он мучает меня? Ведь сам же знает всё! – вздохнула Светка, – специально издевается?»

– Вы понимаете, ему прошедшим вечером, ну то есть ночью, стало плохо неожиданно, – она с начала повела свою историю, – я позвонила в неотложку, прямо сразу же, его отправили сюда, по скорой помощи, к пяти утра. Да я и в справочном была уже. Там говорят: в реанимацию направили, на неврологию, сюда. А здесь ответили, что он у вас теперь, на вашем отделение. Ведь я сказала же, припомните, ну Сизиков…

– Так значит Сизиков… у нас на отделении… Припоминаю, – пробубнил он ей задумчиво. – А что же, милая, вы сами не поехали? Ведь говорите, плохо стало неожиданно. В реанимацию забрали. Вы-то, Светочка, чего с ним сами-то в больницу не приехали? Вы, кстати, кем ему приходитесь? Не скажете?

– Подругой, типа… – отозвалась она тягостно. – Гражданский брак, мы не расписаны, всё, знаете, никак до ЗАГСа не доехать. Не до этого. А не приехала… поймите меня правильно, они сказали, что не пустят. Отказали мне. В машину брать не захотели, понимаете?

И тут она, как наяву, почти воочию, опять увидела вчерашние события, как умоляла, как просила она старшего, поехать с ними, но они же отказали ей, едва не вышвырнув на снег! И это скользкое, это напыщенное, ушлое чудовище, ей выговаривает всё это без повода, как будто пьяни подзаборной! «Ну не сволочь ли? Ведь понимает же прекрасно! Сам же знает всё! Да издевается, конечно! Не мерзавец ли?»

– Ну что, понятно с вами всё, – слегка нахмурившись, ответил тот. – Само-собой, у нас так запросто, сюда не пустят… – и продолжил истязание. – Так, говорите вы, гражданским, не расписаны… Ну что ж, бывает, ничего, не преступление… Так значит, плохо ему стало, говорите вы… И что у вас произошло? С чего бы это он… так неожиданно попал в реанимацию? Что там случилось-то у вас, вы не расскажете?

И тут ей стало просто худо, окончательно. Больше всего её пугал вот этот именно, больной вопрос, такой опасный и мучительный. «Так что же всё-таки случилось? Что вчера у нас произошло на самом деле? В чём причина-то? Как мы до этого дошли?» – все те же горькие, те же кошмарные вопросы, так терзавшие её весь день, внезапно встали перед Светиком.

– Мне что теперь, всю нашу жизнь вам пересказывать? – она вздохнула тяжело, – во всех подробностях? Да вы поймите, человеку стало плохо вдруг, я позвонила по ноль три, они приехали и к вам в больницу повезли, – уже в отчаяньи взмолилась Светка, – ну, с каким-то отравлением, – и, тихо выдохнув, добавила: – таблетками…