Марита Мовина-Майорова - Власть Прозерпины

Короче говоря, стояли гам и веселье. Полно было туристов. Они-то больше всего и «отрывались».

Витторио потащил её к лотку.

Она не знала, как себя вести, потому что безумно хотела эту розовую набухшую мякоть, но одновременно не хотела быть похожей на всех этих туристов. Но, как всегда, искушение удовольствием вступало в противоречие с «быть пристойной». Эти издержки воспитания, когда естественные устремления обозначались как «дурные», «порочные», и потому надо было уметь делать вид, что их не существует вообще. Как вы понимаете, от этого они никуда не девались. А чем активнее скрывались ради выдуманной кем-то пристойности, тем настойчивее рвались к реализации.

Она всегда, сколько себя помнит, чувствовала в себе эту «порочность» – в ней всегда бурлило естество! Это касалось не только сексуальных желаний. Живая, естественная природа бурлила в ней. Это она, эта природа, откликалась так живо на все происходящее вокруг. Теперь она начинала подозревать, что в ней этой природы было слишком много: сейчас, рядом с двадцативосьмилетним Витторио, она чувствовала себя девочкой-подростком.

А он был такой степенный. Похоже, что это именно она «потащила» его к лотку с арбузами.

Она разрешила себе отпустить себя. Веселиться, так веселиться! Получать удовольствие, так получать удовольствие! И это тоже было, как всегда: естество побеждало якобы пристойность.

Она алчно смотрела на куски арбуза и хотела съесть их все! Продавец, как и все предыдущие итальянцы-мужчины – какая непосредственность! – уставился на неё и забыл про арбузы. Тут же рядом с ним оказалась властная крикливая женщина лет тридцати, выглядевшая на все сорок (как правило, замужние итальянки, особенно на юге, после двадцати лет начинают выглядеть много старше своих лет и быстро стареют), и привела его в чувство, что-то резко сказав.

И Витторио начал разговор. Ох уж эти итальянцы!

Она уже знала, что «ни о чем» они могут говорить часами. Если итальянцы начинали разговор, и надо было только сказать, например, «да», можно было не торопиться и приготовиться ждать окончания их разговора минут через двадцать. Не раньше. Пока они ни обсудят все последние события. Витторио считал такую манеру общения проявлением их итальянской семейственности. Она с ним не спорила. По этому поводу. Для других поводов время ещё не пришло.

Наконец арбуз в виде двух кусков, был куплен. Ей, конечно, не хватило терпения пройти два шага в сторону от лотка. О! О! О! И ещё много раз «О!» Такого арбуза она не ела даже в Волгограде! Ну, и потом такого размера куски ей никто никогда не отрезал!

Витторио не ел свой арбуз. Он смотрел на неё. Как ела она. Оторвавшись от сладости, она глянула на него, чтобы узнать, почему он не ест. Вопрос застрял у неё на уровне низа живота. Он попытался улыбнуться. Она почувствовала, что ноги стали слабыми, и ей уже не хотелось арбуза.

Он взял её липкую от арбузного сока руку, легонько сжал, потом поднёс к своим губам и поцеловал в ладонь:

– Пошли?

Она молча кивнула ему и покорно пошла рядом с ним. Рука в руке.

Арбуз остался недоеденным.

5.

Они занимались любовью.

Сколько раз они уже совершали это! И каждый новый очередной раз это длилось целыми вечностями.

На этот раз они даже не успели доесть пирог. Он посмотрел ей в глаза, и она сразу сдалась. Всё внутри вспыхнуло, загорелось огнём. Глядя ему в глаза, она обошла стол и, раздвинув ноги, села к нему на колени лицом к лицу. Он положил свои руки ей на тоненькую талию. Приподнял. И посадил. Она закрыла глаза и застонала. Они замерли. Было горячо и блаженно.

…Она открыла глаза, обняла его за шею и поцеловала в губы.

И растворилась в нём…

Они могли заниматься любовью часами. Да-да! Именно часами. Позы сменяли одна другую. Дрожание тел сменялось полной прострацией. Рот то наполнялся слюной, то пересыхал. Руки и ноги сплетались и расплетались. Судороги ходили по их телам, сменяясь приливами крови и набуханием членов. Когда он уставал, но расплетать тела не хотелось, они, сплетённые, переворачивались так, чтобы она была снизу. Он просил её вытянуть, соединив ноги, и вакханалия любви начинала продолжаться до бесконечности! Ритуал этой позы они соблюдали каждый раз, сколько бы времени до этого ни занимались любовью, потому что именно в эти минуты она превращалась в ту самую покорную девочку-подростка, а он становился её властелином, он владел ею так, как хотел и столько, сколько хотел.

Им обоим очень нравилась эта игра. Но только она понимала, почему эта игра так нравится ему. Он не знал, что они уже встречались. И что так уже было. А она знала. Она смогла побывать в их прошлой жизни.

Временами и он начинал чувствовать что-то. И спрашивал её. Что она знает? Но она не имела права рассказать ему. Он должен был сам это когда-нибудь увидеть.

И узнать. И пережить.

6.

Где ты, мой дорогой, мой любимый Витторио?! Где ты, моя любовь?

Почему так много времени ей понадобилось, чтобы прозреть и распрощаться с иллюзиями?

Что так трогало её сердце? Что было сердцевиной её чувства к нему?

Умирающий юноша у ручья. Прекрасный и восхитительно-непорочный.

Она нашла его случайно. Среди чащи. …Если вообще что-то происходит в нашей жизни случайно…

…В лесу было очень тихо. Полдень. Солнце сквозь густую листву. Аромат лета. И застывшая теплота как парное молоко. В природе всё спало, даже не спало, а томилось в истоме середины лета. Воздух плыл вместе с ароматами и устоявшимся теплом. Он плыл и в то же время был почти неподвижен. Ручей журчал едва. Прозрачный-прозрачный. Сейчас, в наши дни, такой ручей можно найти только в девственно нетронутых лесах.

Она очень далеко ушла от их селения. Ей нравилось бродить одной по этому лесу. И именно в эти часы лесного сплина. В это время и в селении жизнь затихала, и потому она могла спокойно уходить в своё путешествие в более близкий для неё лесной Мир, не опасаясь, что её будут искать.

Природа отдыхала после активной утренней деятельности, и она видела, что даже она, как бы шумно ни вела себя, не может потревожить эту первозданную тишину.

Она бродила по лесу, рассматривая небо сквозь листву, ловила блики солнца на траве, прижималась щекой к стволам деревьев, обнималась с ними, отдаваясь, слушала хруст веточек под своими ногами. Она не оглядывалась по сторонам и не старалась отмечать, куда идёт. В лесу она была у себя дома. И знала, что в какую бы сторону ни шла, рано или поздно всё равно выйдет к селению.

В этой части леса она была впервые. Почему до сих пор ей не приходилось попадать сюда? Она не знала и не думала об этом. Её радовало, что нашёлся ещё один уголок леса, не исследованный ею.