Марита Мовина-Майорова - Власть Прозерпины

И этот ручей она видела в первый раз.

…Юноша лежал совсем рядом с водой. Голова его почти касалась тихо струящейся прозрачной влаги. Видимо, силы оставили его в последний момент – невероятная близость желаемого лишила его сознания. Да, цель была достигнута. Но на её достижение было затрачено так много энергии, что обладать ею он уже не был способен. Во всяком случае, сейчас.

Юноша был без сознания. Красивый. И действительно, совсем юный.

Она стояла и смотрела на него. Она сразу полюбила его. Чувство вспыхнуло мгновенно. И она мгновенно стала его рабой. Этого юноши. И сразу согласилась с этим. Внутри неё поднималось знание, что ради этого юноши она готова на все. С этого мгновения – он её единовластный господин.

Она стояла не двигаясь, вся охваченная этими новыми движениями своего сердца, и смотрела на него. Он открыл глаза. Карие, яркие, как два луча – она почувствовала, что он знает про неё все. Он уже знает, что она – его.

Он молча смотрел на неё и продолжал оставаться неподвижным. Он смотрел на неё, и она пошла на его взгляд. На его призыв. Подошла, опустилась рядом с ним на траву, села и положила его голову себе на колени. Склонилась над ним, всматриваясь в его юные черты. Но взгляд, которым он продолжал смотреть на неё, был совсем не непорочным. Завораживающий. Привязывающий. Диктующий.

– Кто ты? – спросил он.

– Прозерпина, – ответила она.

Неправда! Тот юноша у ручья действительно был юн и непорочен.

Порочной и жаждущей была она, вернее стала такой, как только увидела его, лежащим без сознания, беззащитным в своей обнажённости. Его неподвижное тело включило в ней какие-то инстинкты, почти животные, кровожадные. Ей захотелось молодой крови. И потом, это распростёртое тело было её телом! Оно было её! Оно принадлежало ей! Когда-то давным-давно…

Когда-то давным-давно её тело вот так же лежало распростёртое и почти мёртвое под деревом. Оно, это её тело, было тоже обнажённым, если не считать одеждой лохмотья тряпья, которые остались на нём после истязания его шестью насильниками. Тело умирало. Но она в какой-то момент умирать не захотела. Она решила выжить и отомстить.

Её нашёл один человек. Помог выжить…

Вот что напомнило ей это безжизненное тело. Потому оно и было её. Она имела право. Обладать им.

О, это жуткое откровение с самой собой!

Она подошла к нему. И опустилась на траву рядом с ним. И положила его голову себе на колени. Потому что бросить его здесь умирающим было бы слишком большой местью тем шестерым. Хотя, может быть, лучшим для неё было бы оставить его умирать в лесу. Возможно, тогда ей не пришлось бы испытать столько душевных и физических мук во всех следующих жизнях.

Не было бы Витторио. В её этой жизни.

Но тогда она не смогла бы написать об этом.

Она бы не стала писать вообще.

7.

Мама говорила, что у них всё равно ничего не получится.

Она говорила: «Вот увидишь, он тебя использует и бросит. Ты ему не нужна. У него свои, корыстные цели».

Мама говорила так, потому что в её жизни всё именно так всегда и происходило. Вернее, ей казалось, что всё происходит именно так. В действительности, она сама всё делала для того, чтобы разрушить жизнь очередного своего мужа и вынудить его оставить её.

Она была очень красивой, её мама. Но холодной и неприступной. Нет, правильнее – не сдающейся. И учила быть такой и её. Ни за что не сдаваться мужчине! Иначе будешь использованная и брошенная.

Мама хотела ей добра. Мама мечтала о её счастье. Но как-то так получалось, что приносила в её жизнь только раздор и хаос. За которыми всегда шли страдания. В эти моменты боли сердца дочери, мама не жалела её, не утешала. Мама не говорила: «Подожди. Всё образуется. Всё будет хорошо. Ты можешь быть счастливой. Ты достойна счастья». В такие моменты мама говорила ей, что она, её дочь, сама виновата, что если бы слушала её, маму, то все было бы по-другому, лучше. И самое главное, что пыталась донести до неё мама, это то, что она, мама, знала, что всё будет плохо, и предупреждала её. Она же говорила ей! Вот не послушалась – теперь получай! Терпи!

И она училась терпеть страдания. Она не училась быть счастливой.

Да и кто мог научить её искусству быть счастливой? Мама? Которая всю жизнь только страдала? Отец, который на её глазах страдал от матери, её холодности и презрения, и заставлял страдать мать? Они вечно были заняты скандалами и разделом сфер влияния, в том числе – и разделом сердца дочери. Они вечно сходились в схватке, иногда в рукопашную, доказывая друг другу, кто из них больше достоин уважения, кто из них двоих «правее».

Она выросла в «сумасшедшем доме». Среди душевно больных людей. Не удивительно, что и сама заразилась…

Так вот, мама настойчиво рекомендовала ей, что у них с Витторио всё равно ничего не получится. Как ничего не должно было получиться с первой любовью дочери и с её замужеством. Конечно, как всегда, мама оказалась права: после двадцати лет семейной жизни дочь оставила замечательного, по мнению мамы, мужа. И теперь подходила к старости совсем одна. Мама снова хотела ей счастья и рекомендовала быстрее найти себе хоть какого-то мужичка, иначе на старости лет… Ну, вы сами знаете насчёт стакана воды. Она снова не слушала маму, упиралась, не хотела «какого-нибудь».

И мама снова говорила: «Смотри, довыбераешься. Останешься одна». А Витторио… Витторио – это не тот, кто сделает её дочь счастливой. Это как раз тот негодяй, который… и так далее.

Почему эти мысли полезли ей в голову именно теперь, когда всё уже было готово к заключению брака? Ведь всё хорошо… А хорошо ли? Как-то странно она ощущала себя последние несколько дней. Господи! Да что она прислушивается к себе? Вечно ей что-то покажется, и она не может от этого отвязаться. А что показалось?

…Витторио спал. Боже мой! Какой же он красивый! Одни ресницы чего стоят! Ей никогда не нравились женоподобные мужчины со слащавой красотой. Но Витторио был красив другой красотой – это был образец древнеримской красоты – строгой, изящной, но тем не менее – по-настоящему мужской. То, что у этого взрослого молодого мужчины были абсолютно пушистые, длиннющие, загибающиеся ресницы, её не только умиляло, но и по-настоящему возбуждало.

Так что же ей показалось? Какая-то недоговорённость появилась между ними. После его разговора со своим отцом. Она наблюдала, как они сидели друг против друга в саду. Витторио больше молчал. А отец, глядя ему пристально, и как-то приказывающе в глаза, медленно, как неразумному, что-то долго объяснял. Оба были какие-то беспристрастные, и поэтому трудно было понять, что происходит. Но она почувствовала беспокойство. Они говорили о ней.

Она не спросила Витторио ни о чем. А он ничего не сказал. Только временами она начала ощущать какой-то надрыв в его признаниях любви, нежности. Ей стало казаться, что он внутренне мечется. Иногда он так смотрел на неё, как будто страдая, прощался.