Ермак Михал’ч - Пятый угол

Андрей – так звали парня – уже пару лет как был прикован к креслу из-за травмы, которую получил во время занятий альпинизмом. А ещё он очень любил играть на флейте. Любил, но жутко стеснялся это делать. Порой ему хотелось просто приехать в парк и поиграть – в первую очередь для себя, а если кому-то захочется слушать, то и для окружающих тоже. Но едва он доставал флейту, как зеваки тут же начинали искать шляпу, коробку или футляр, куда кинуть деньги, думая, что инвалид просто хочет подзаработать. Андрею это не нравилось, он тут же прекращал игру и, раздосадованный, уезжал прочь…

– Что это за мелодия? Очень знакомая.

– Прости! – парень тут же перестал играть и, смутившись, спрятал флейту обратно. – Я не хотел тебя отвлекать.

– Играй. Играй. Это такая приятная мелодия. Она есть у меня на пластинке. Это же Битлз?

– Да. Это «Yesterday». Только в моей обработке…

Ленка с удивлением и радостью посмотрела на этого улыбчивого парня, и в её груди, там, где находится сердце, затеплилось какое-то новое, доселе неизведанное чувство…

Говорят, спустя пару дней она уже катила по парковым дорожкам инвалидную коляску, в которой сидел улыбающийся парень. Разместив на коленях сложенный мольберт художницы, он умудрялся выдувать из флейты красивые мелодии. Та ещё парочка! И оба были полны жизни и энергии.

А что дальше, спросите вы? Да, в принципе, и ничего.

Тот, кто верит в чудо, в конечном счёте получает его в той или иной форме. Главное – верить.

А для Ленки с Андреем эти чудеса только начались!

Третий день подряд мы играли в карты на Краю Мира.

Я, Иуда и Падший Ангел.

Расположились в какой-то заброшенной казарме с худой крышей, в которую задувал ветер. Вокруг была безжизненная пустыня, и бушующая периодами песчаная буря швыряла горсти колкого песка в выщербленные стены здания.

А немного поодаль от казармы, если двигаться ниже по едва различимой тропе, был Обрыв, или тот самый Край. Край Мира.

Я не знаю, что я здесь делал. Хотя… Если попытаться припомнить, то я шёл… Очень долгое время. Я шёл к тому самому Краю, выставив руки вперёд, низко наклонив голову и пытаясь уберечь лицо и глаза от жалящего песка. Пока не встретил у самой Цели этот Пост, этих двоих. Они-то меня и не пустили за Край, заманили в казарму и предложили сыграть. Мол, буря скоро стихнет, и они – такие же путники, как и я, – коротают время, чтоб переждать непогоду. Я знал, Кто они на самом деле, не знаю откуда, но знал, и всё равно свернул со своего пути и пошёл к ним.

Мы играли в дальнем углу пустого помещения, сидя на перевёрнутых ящиках. Столом нам служил огромный пень, в середине которого нетвёрдо трепетало пламя огарка свечи. В перерывах мы пили тёплое кислое вино, ели засохший сыр, отдающий плесенью, и такие же сухари, с которых предварительно нужно было стряхнуть маленьких чёрных жучков.

Иуда сильно потел, исподлобья бегали его маленькие хитрые глазки, нигде не задерживая взгляд надолго, кустистая спутанная борода его шевелилась от неразборчивого бормотания, а грязные, покрытые струпьями пальцы уверенно тасовали потрёпанную и замусоленную колоду карт. Я знал, что он мухлюет, но всё равно согласился играть. Я проигрывал, но ставил вновь, пытаясь отыграться. Я знал, что это бесполезно, но всё равно поступал так, вопреки себе. Почему? У меня нет ответа…

Падший Ангел сидел, забившись в дальний угол. Его лихорадило. Некогда белоснежные, а теперь грязные крылья со слипшимися перьями с шумом вздрагивали и шелестели по стенам, обсыпая потрескавшуюся штукатурку и облупившуюся краску. Одно крыло было неестественно вывернуто, и когда Падший шевелил им, то морщился от боли. Он ужасно смердел, заполняя комнату запахом гнили и мертвечины. Думаю, на сломанном крыле началась гангрена, и протянуть ему оставалось недолго.

Мы с Падшим Ангелом поочерёдно проигрывали, хотя ему порой и удавалось отыграться, а Иуда продолжал так же бесстыдно мухлевать, причмокивая бледными, потрескавшимися губами.

– И снова моя победа, – проскрипел мерзким голосом Иуда. – Что ещё будешь ставить? – он вопросительно посмотрел на меня исподлобья, глазки его вновь забегали.

В углу заворочался Падший, шелестя крыльями по стене, и высыпал на стол жменю медяков. Иуда аккуратно придвинул к медякам серебряную монету. Две пары глаз, белеющие в полумраке, воззрились на меня. Взгляд Падшего Ангела был ледяным, давящим, а Иуда смотрел хитро и лживо.

– Что там у тебя на шее? Серебро? – он противно облизнулся, по-змеиному высунув язык.

– Не твоё дело! – я еле узнавал свой голос, язык налился и был тяжёл от медного привкуса кислого вина, а на зубах скрипел песок.

– Ну что ж, подумай! Ставить-то тебе больше нечего! – Иуда бросил взгляд на Падшего Ангела, который я прочёл как «Следи за ним!», а сам поднялся и вышел на улицу, впустив в помещение вихрь песка.

На улице едва различимо слышались голоса, кажется, среди них был женский или детский. Затем голоса постепенно стихли. Иуда провёл очередную группу Заплутавших к Краю. Такова была его Цель. Он служил Проводником. Вот только почему меня он не пустил к Краю, почему задержал здесь, я так и не смог понять.

Какое-то время спустя я различил его шаги и скрип двери.

– Там и для тебя есть работка. Иди!

Падший, прикрыв глаза от боли, поднялся и, шелестя по стенам и полу крыльями, вышел в бурю.

– Некрещёных младенцев относит в бездну Падший Ангел. По Дороге им Пути нету, – пояснил Иуда, небрежно наполняя вином из бурдюка свою кружку.

Он пригубил, сморщившись от кислоты, затем долго копошился в складках одежды, пока не вытащил очередной огарок свечи. Подпалив его от предыдущего, почти погасшего, Иуда вдавил основание свечи в лужицу воска, загасив тем самым слабо трепещущий огонёк. Стало гораздо светлее, по стенам заплясали причудливые тени, а мне показалось, что каждая свеча – это людская жизнь. Или жизни – уж больно схожи были всполохи теней с силуэтами Заплутавших.

Словно прочтя мои мысли, Иуда вновь противно заскрипел своим голосом:

– Тебе нечего больше поставить, кроме этой серебряной цепи. У тебя ничего больше нет. Уж не думаешь ли ты, что я стану играть на твою никчёмную жизнь, из которой даже такой огарок не получится?

Я на миг прикрыл веки, вспоминая, от кого получил в дар эту цепочку и как она служила мне оберегом долгие годы. Ценнее её у меня ничего не осталось. Открыв глаза, я долго пытался сфокусировать расплывающийся взгляд на Иуде.

– У меня есть… у меня… ещё… есть… – мозг силился что-то выцарапать из остатков памяти. И словно по чьей-то подсказке я выдохнул: – Душа…

– Хо-о! Ставки растут! – Иуда заёрзал на своём ящике, глазки его вновь забегали по комнате, а руки лихорадочно тасовали карты. – Странный выбор ты сделал. Променял кусок железа на душу. Но… – он грозно сверкнул глазами и прошипел сквозь зубы: – Ставки сделаны!