Марина Столбунская - О чем тоскует могильщик?

– Ах! – Анна Матвеевна все-таки потеряла сознание.

Степан достал из саквояжа пузырек и поднес к ее лицу, женщина тут же очнулась.

– Игнатий Лукич, везите ее в больницу, только пусть Михаил Антонович сам смотрит. Я этого не вынесу. Что же будет?

– Сударыня, доверьтесь медицине, и все будет хорошо. Ваша дочь после операции быстро и абсолютно поправится. Уверяю вас, никаких последствий. – Горин пытался говорить как можно более внушительно. – Прошу вас, успокойтесь.

– Это какое-то безумие! Неужто из-за такого пустяшного случая могла случиться такая трагедия?! Не верю! Не могу понять! – метался по комнате отец девушки.

Вдруг женщины, окружавшие кровать, служанки или гувернантки, Бог их знает кто, завизжали от ужаса. С Верой случилась судорога.

– Тихо, сударыни, тихо, все нормально. Это тоже симптом, но пока не смертельный. Прошу вас, Игнатий Лукич, медлить нельзя. Поверьте, я понимаю ваше смятение, поедемте, уверяю вас, Михаил Антонович подтвердит мои слова.

– Поезжай, Игнатий, поезжай, – рыдала Анна Матвеевна.

– Что ж делать, поедем, – недовольно выдавил он из себя. – Как везти-то?

– Голову нужно зафиксировать и можно в теплое одеяло или шубу завернуть, да в коляску, тут недалеко. Только придерживать от тряски, чтобы хуже не сделалось. Я шину наложу. Одеял побольше, лучше шерстяных, тепло укутать.

Степан принялся готовить девушку к поездке под звуки непрекращающихся стенаний и суеты.

Вот чего он никак не мог ожидать, так это последующего разговора со старшим врачом.

– В уме ли вы, Степан Сергеевич, предлагать трепанацию дочери Лисовского?! – Они уединились в ординаторской, и Михаил Антонович был крайне возбужден.

– А что же я должен был ему предложить? – Горин смотрел на него в недоумении широко раскрытыми глазами.

– Да. – Он обессиленно выдохнул и обреченно опустил плечи. – Ну, да. Тут я сам сплоховал. Нашел кого послать. Вы, конечно же, не виноваты, я скажу ему, что вышла ошибка.

– Это как это? – возмутился Степан, не веря своим ушам. – Нет никакой ошибки! Все ясно как белый день, сами видите! О чем это вы, Михаил Антонович?

– Господин Горин, вы что же, не понимаете? – жарко зашептал он ему прямо в лицо. – Это Лисовский! Он уничтожит нас с вами, ежели его дочь умрет на операционном столе или после операции.

– Ну, во-первых, с чего ей умереть?

– Во-первых, – грубо прервал Степана Михаил Антонович, – много с чего. Начнем с непереносимости хлороформа, закончим инфекцией мозга.

– Сегодня только утром делали трепанацию адвокату.

– Нашли-с кого ставить в пример, таким ничего не делается, подонкам, а вот нежным, хрупким, невинным девицам – еще как.

– Нет, я решительно против и настаиваю на операции, и немедленной, мы и так слишком много времени потеряли! Вам меня не остановить! Как хотите, но я готов сказать ее отцу, что вы не даете мне делать операцию, и от этого она к утру помрет, а она помрет, вы это очень хорошо знаете. – Степана было не остановить. – Вы же шанс у нее последний отнять хотите! Не совестно?

– Ой… – Старший врач схватился за голову. – Подите прочь! Делайте что должны!

– Я не подведу вас, поверьте!

– Ах, эта юношеская дерзость и самонадеянность, – вздохнул, обессиленно опустившись на стул, Михаил Антонович, Степана уже не было в комнате, он убежал со всех ног. – Что ж, мне остается только молиться.

Самое сложное в такой операции точно определить место трепанации. По параличу было ясно, с какой стороны искать, обрили половину головы, Горин уже представлял себе, как будет возмущена девушка, когда об этом узнает.

– Может, уж всю обрить? – предложила сестра. – Так совсем некрасиво.

– Брейте, – скомандовал он. – В самом деле, чего мудрить.

Повезло, на обритой голове удалось обнаружить место удара по едва заметному синяку.

«Тут и будем сверлить», – решил молодой доктор.

Все было готово. Пациентка на столе, маска, хлороформ, инструменты. Только утром он делал подобную операцию, но внезапно что-то дрогнуло внутри, лишь на миг. Нет, он не боялся Лисовского, никого не боялся, ему лишь безумно хотелось, чтобы все непременно вышло удачно. Что-то личное присовокупилось против его воли, он еще не понимал что, но эта девушка не была для него просто пациентом, и дело было не в споре со старшим врачом, и не в том, что он может упасть лицом в грязь, а в ней, в ее личности. Горин что-то почувствовал, но что, он не понял и впервые в жизни произнес молитву Богу с просьбой о помощи.

Шурочка все смотрела на окна напротив, но они были темны, хотя было уже за полночь, а ей все не спалось. Вот уже несколько месяцев она ложилась, когда он читал свои умные книги по медицине за столом под абажуром и пил чай, а сегодня он так и не пришел, и сердце щемило от тревожного предчувствия.

Многим той ночью не спалось. Игнатий Лукич мерил шагами приемную, а сестры боялись попадаться ему на глаза. Михаил Антонович усиленно молился в своем кабинете, больше беспокоясь за свою судьбу, ведь покидать насиженное место ему не хотелось. Вениамину было просто любопытно, чем дело закончится, а Степан лично накладывал последние швы и повязку, не доверяя никому, строго следя за асептикой и антисептикой, ведь умирали в таких случаях только от инфекции, занесенной во время операции.

Сидя в ординаторской, Степан заполнял, поскрипывая пером, истории болезни. Озорной мартовский луч скакал по руке, будто звал поиграть. Молодой человек ответил ему улыбкой, не отрываясь от работы.

– Слыхали, Степан Сергеич, отца Пахомия мертвым нашли в часовне? – спросила хлопотавшая у шкафчика с лекарствами сестра Татьяна.

– Нет, не слышал, да, признаться, и кто таков отец Пахомий, не знаю, – не отрываясь, ответил он.

– Да как же? Местный старец, прозорливый. Неужто не встречали? На Большой дороге пожертвования собирал. Ласковый такой, добрый, чистая душа. Все его любили, – грустно пояснила она.

– Так кто его и за что убил-то?

– Грабители, говорят. Ходил слух, а может, и не слух, что денег много у него в часовне было. А он там один жил.

– Откуда ж у него деньги?

– На церковь, милостыня. Безбожники, уж и святое место не боятся грабить. Слышала, будто орудует шайка, иконы в дорогих окладах воруют, сдирают, а образа – в печь. До чего народ дошел?! Бога бояться перестал. Эх… – Сестра закрыла шкафчик и вышла с подносом, полным пузырьков.

– Да, нынче в деревнях знаете кто в авторитете? – Степан вздрогнул от неожиданности.

– Павел Иванович, а я вас и не заметил, как вошли, – обернулся он на переодевающегося доктора по детским болезням, высокого, худого, приятной наружности, редко доводилось с ним встречаться.