Марина Столбунская - О чем тоскует могильщик?

– Домой иду, в ночную смену дежурил, – пояснил он, натягивая пиджак. – Так вот-с, – он подошел ближе к столу, считая долгом досказать свою мысль до конца, – авторитет в деревнях нынче не кто иной, как некий хулиган с засапожным ножиком. Знаете такого?

– Догадываюсь.

– Хулиган, поясню вам, это такой субъект, что зло творит без надобности, запросто так, ради удовольствия. Дерется, убивает, грабит без повода, для куражу. Опасная личность. И представьте себе казус, барышни такими соблазняются. Вот тебе и нравы! Ну, будьте здоровы! – откланялся он и вышел, а Степан вздернул удивленно брови, вздохнул и помотал головой, сколько информации за полчаса, что он на службе.

Горин дописал последнюю страницу, поправил, чтоб ровнее стояла, стопку историй болезни, довольно потянулся и вновь улыбнулся весеннему солнышку. Убийцы, хулиганы – не трогали его сердце, оно еще было слишком молодо, а в последнее время он его даже чувствовал, будто широкое, во всю грудь.

С грохотом отворилась дверь, и в ординаторскую ввалился Вениамин, а за ним сестрица Амалия.

– Что ж ты здесь ходишь, окаянный?! – ругалась она. – Раз напился, так сиди там у себя с мертвяками и не высовывайся. Старший врач увидит, совсем по миру пойдешь.

– Дело, дело у меня, родная, к любезному Степану Сергеичу, – нечетко пробормотал Веня и икнул.

– Фу, – отвернулась от него сестра и занялась своими делами.

– Садись, а то еще свалишься? – Горин подставил ему стул. – И правда, ты чего? Утром-то.

– Это ты, брат, просто горя моего не знаешь. Что прочитал! Вот, смотри. – Он достал из кармана газетный обрывок. – Первого марта в Севастополе упал с высоты и убился насмерть военный летчик штабс-капитан Андреади. Каково? А? Лучшие из лучших уходят. Горе-то какое? А сегодня уж девять дней, пишут с опозданием, только узнал.

– Он тебе родственник, что ли?

– Не придирайся. А, – махнул он рукой, – знаю я тебя, не поймешь моей страждущей души. Дело лучше слушай. Там труп доставили, родные хотят полное вскрытие, причину смерти, а я, сам видишь, не в форме. Печень с селезенкой спутать могу. И, ведь, заметь, осознаю это. Ответственность свою знаю, брат. Ты же любишь ковыряться в них, – он презрительно поморщился, – знаю тебя, хлебом не корми. Подсобишь?

– Куда ж деваться? Подсоблю, только обход у меня, а там, ежели срочных не будет, подойду.

– Ой, и люблю тебя, друг. – Веня обнял Степана и неровно направился к выходу.

– Дойдешь?

– Обижаешь!

Такие же крашеные белой краской стены, стандартные кровать, тумба и стулья, никаких излишеств, как и в других палатах, но эта – отдельная, для особых гостей, к коим, без всякого сомнения, относилось семейство Лисовских. Как же прыгал возле Игнатия Лукича уважаемый Михаил Антонович, когда уж точно стало известно, что барышня выживет и абсолютно поправится. Адвокат, кстати, тоже выжил и шел на поправку, несмотря на солидный возраст, вровень с молодыми.

Степан сидел на стуле возле кровати, на которой расположилась, утопая в подушках, его пациентка. Осмотр он уже произвел, и теперь они просто беседовали.

– Что ж, Вера Игнатьевна, нынче голова у вас не кружится, когда сидите, и паралич полностью прошел. На завтра буду сиделке рекомендовать начинать вам вставать. Самостоятельно не смейте, она знает, что делать надобно, с чего начинать, тут форсировать не стоит. Всему свое время, нагрузки следует вводить постепенно, чтобы не сорваться на ухудшение состояния. Обещаете слушаться, как и до сего дня? Подозреваю, что головокружения мешали вам, а теперь вдруг решите, что все можно, предупреждаю, что не стоит. Обещаете, Вера Игнатьевна, слушаться?

Говорил, а сам тонул в ее больших ярко-синих глазах. На голове у девушки была повязка, лицо худое с чуть широковатыми скулами, кожа мраморная, аристократичная тонкая шея, музыкальные пальцы, а вся казалась она ему лебедем, настоящей Одеттой.

– А я на вас не сержусь, Степан Сергеевич. – Солнечные зайчики отразились хитрыми огоньками в ее глазах.

– Это славно, что не сердитесь, Вера Игнатьевна. – Его улыбка не скрывала наслаждения моментом. – Только, позвольте узнать, за что должны были?

– За то, что вы совершенно лишили меня прически.

– Да, – Степан встал со стула, нахмурился, улыбка сошла с его лица, – простите, Вера Игнатьевна, вы имеете полное право меня за это корить. Это мой промах, я признаю.

– Да вы смеетесь надо мной, я же вроде в шутку сказала. Разве же не должны вы были мне голову обрить? Смеетесь? – насупилась она.

– Нет, это на самом деле моя ошибка. Следовало обрить только маленький участок, не все волосы, но я так растерялся, давили на меня, и ваш отец, и старший врач. Легко было рассчитать по параличу и схеме падения нужное место, уже потом, после операции, корил себя за это.

В голосе молодого доктора было столько досады на самого себя, будто он совершил что-то ужасное, девушка явно прочувствовала его переживания, удивляясь, как он к этому серьезно относится.

– Но, Степан Сергеевич, это же только волосы, всего-то мелочь.

– Простите, я лишнего наговорил вам, но раз уж так вышло, то скажу, что в моем деле мелочей не бывает. – Он улыбнулся, чтобы успокоить девушку, которая расстроилась вместе с ним. – И это я не должен говорить, но вы прекрасны и без волос на голове, да они скоро и отрастут.

Оба покраснели, раздался стук в дверь, а за ним показалась голова красавца молодого офицера Бориса Бергова, жениха девушки, с огромным букетом красных роз.

– Можно? – нерешительно спросил он.

– Да, мы уже закончили осмотр. Проходите, пожалуйста, а мне как раз уже пора. Вы помните рекомендации? – Он серьезно кивнул Вере, на этот раз без улыбки, и направился к выходу.

– Я на секунду. – Борис бросил к ногам девушки букет и выскочил вслед Горину. – Доктор, – окликнул он.

– Да, что вы хотели? – холодно ответил тот.

– Простите, доктор, можно задать вам деликатный вопрос? – Офицер старался говорить тише и отвести его подальше от палаты.

– Да, конечно.

– Я, видите ли, обручен с Верой Игнатьевной, – замялся он.

– И?

– Ну, вот эта ее травма, операция, они как-то повлияют на ее дальнейшее здоровье? Ну, понимаете, о чем я? – Он смущенно покусывал верхнюю губу и был в этот момент невыносимо противен Степану.

– Не извольте беспокоиться. Абсолютно никак не повлияют. Предсказание самое благоприятное, полнейшее выздоровление, нужно только время, чтобы лечение прошло правильно. Двигательные, умственные, психические функции без изменений. – Он хотел добавить – детородные, но сдержался. – Можете смело жениться.

– Ой, благодарю, доктор. – Он пожал обеими руками руку Горина. – Даже не представляете, как успокоили, а то и ночей не спал.

– Мне надо идти, извините, дела.