Анна Штумпф - Убить время

Небо и земля разделились, и серые камни гробниц обозначили границу между мирами.

– Я здесь никто! – захлебываясь от рыданий и вытирая бесконечные потоки не то слез, не то ливня, закричала она.

Девушка не могла, да и не пыталась, остановиться в плаче. Вся горечь положения, утрат и разбитой жизни вырвалась наружу и утекала вместе с дождевой водой. Насквозь промокшая, Анна медленно плелась куда глаза глядят, сотрясаясь от слез. Внезапно стало жарко. Она сбросила куртку и осталась в одной футболке. Ливень сразу же накрыл девушку с головой, не оставляя сухого места на худенькой фигурке. Добредя до ограды кладбища, Анна шагнула за калитку и в забытьи повалилась на траву.

По стеклу петляли речки питерского дождика. Сквозь прозрачные струйки зеленел Большой драматический театр. Справа от него высилось офисное здание. По Фонтанке тянулись экскурсионные и прогулочные суденышки, с которых наперебой звучали поставленные голоса гидов.

– Хоть и центр города, но шума не слышно, поверьте, – переминался с ноги на ногу щуплый невысокий агент по недвижимости – тридцатилетний молодой человек в узких брюках и сером пиджаке. – Последний этаж, ночью мало транспорта.

Анна не слушала его. Она закрыла глаза и медленно вдыхала запах старых обоев. От них тянуло пылью и легкой петербургской сыростью. Со стороны окна доносился так любимый девушкой с детства аромат речной воды. «Да. Хоть и центр города. Это вам не дом напротив кладбища в Париже».

Агент по имени Савва прошелся по комнате, чтобы успокоиться. Намечалась крупная сделка, он страшно боялся, что эта холеная иностранка испугается перспективы делать ремонт и откажется от покупки. «Хотя черт ее знает… По-русски говорит гладко, без ошибок и акцента. Даже „одеть-надеть“ не путает». Он пригладил жидкие волосы.

– Анна, да вы не беспокойтесь. Продавцы, как вы понимаете, не делали ремонт, но это не проблема. Я вам охотно помогу, у меня есть отличные бригады – честные, мастеровитые ребята. Владеют самыми современными технологиями.

Она улыбалась. Совсем не от забавного произношения Саввы, хотя молодой человек по-ленински проглатывал «р». Завораживало иное. От шагов агента скрипел светло-янтарный первозданный паркет. Уют и забытый вкус детства лился вместе с этим потрясающим звуком. Скрип напоминал прокуренный голос Марго, который переходил вместе с ней из комнаты в комнату – у старушки была привычка разговаривать и делать домашние дела.

Анна села на огромный диван у старинной печи. Мягкая коричневая кожа нежно обняла и укутала воспоминаниями о родительской квартире до того, как в нее вошли Погромщики. Девушка нахмурилась. Савва занервничал еще сильнее.

– Я узнавал, – он сжал папки с документами, – поскольку у вас будет последний этаж, – тут молодой человек вспомнил, чему его учили на курсе маркетинга: «Дайте клиенту понять, что квартира уже его», – абсолютно реально подключить печь. Управляющие компании оказывают услуги владельцам таких роскошных квартир.

Погладив коричневый округлый подлокотник, Анна наконец подняла на бедолагу глаза…

После ухода повеселевшего агента она распахнула окно. Комнату освежил речной ветер. Анна подставила ему лицо. Ветер заглянул ей за спину и прошелся по мебели, сдувая пыль. Повеяло родным и знакомым с детства ароматом. Снизу молодой голос прострочил крепкой бранью. Нахлынувшее было возмущение сменилось смехом: «Это мой город».

Она огляделась. «Мой дом…» Провела пальцами по подоконнику и пристально глянула через Фонтанку. Показалось, что время остановилось. В этом мире ничего не поменялось, пока она отсутствовала. «Все-таки странная штука – «время». Она поискала глазами место для больших квадратных часов, которые привезла из Франции. «Повешу так, чтобы из любой точки видеть».

Пробежавшись по комнате, ветер игриво дунул девушке в лицо. Анна закрыла скрипучую раму и отвернулась.

«А ведь я могла остаться там, среди чужих могил. Навсегда…» Перед глазами все стояла эта картина.

Сознание начало проясняться. Цветные круги, искры, точки стали закручиваться в спирали, спирали – в одну большую. Полетело. Там, вдали – черная точка, которая вроде как приближается, но все равно далеко-далеко. Надо скорее выйти из трубы. Я делаю усилие. Калейдоскопическая труба вращается быстрее. Точка приближается. Вот. Сейчас…

Вылетаю. Чувствую: это хорошо знакомое место. Но я не узнаю его. Где зеленый ковер, на котором пасутся лани? Где ручей, возле которого возятся еноты? Где красавцы деревья с зелеными кронами, создающими приятный шелест от волн воздуха? Где голубая твердь с желтым диском, дарящим благостное спокойствие? Почему все иначе? Бедные исполины эвкалипты под нажимом порывов ветра гнутся к земле. Потоки воздуха швыряют холодные иглы воды, обдавая все вокруг. А твердь покрыта огромными серыми и черными сгустками, которые несутся низко над землей. Из них выскакивают исполинские ало-фиолетовые, кривые, омерзительные стрелы, сопровождая появление неизвестным мне доселе оглушающим раскатом: «Ст-р-р-ра-х-х». Да, это совершенно новое для меня – страх. Здесь никогда так не было.

Произошло что-то ужасное. И где эти двое, которыми Он так гордился? Неужели с ними что-то не так? Набравшись решимости, я медленно направила сознание в сторону Главного Древа. Несмотря на порывы, сознание плавно плыло вдоль сада. Странно. Никого. Животные попряталась. Они так всегда поступают. Вот Дерево. Ох ты, Он здесь. Он не один. Они тоже с Ним.

И сказал Он:

– Кто тебе сказал, что ты наг? Не ел ли ты с Дерева, с которого Я запретил тебе есть?

Адам же сказал:

– Жена, которую Ты мне дал, – она дала мне от дерева, и я ел.

И сказал Он жене Адама:

– Что ты это сделала?

Жена отвечала:

– Змей обольстил меня, и я ела.

С тверди небесной вновь выскочила ало-фиолетовая игла, протрубив на весь сад: «Ст-р-р-ра-х-х-х».

Он повернулся к Змею:

– За то, что ты сделал это, проклят ты перед всеми скотами и перед всеми зверями полевыми, и ты будешь ходить на чреве твоем, – наклонился к Змею и прошептал, но я не услышала, что.

Он резко повернулся в мою сторону. Лик. Этот лик. Я его раньше не видела, но узнала. Глаза. Знакомые глаза. Бабушка. Спасибо, ты рядом. Она приподняла мне голову и поднесла что-то ко рту. Ох, как горько… Опять обдало водой. Холодной, колючей водой. Я отпрянула.

Они все еще стоят.

Он сказал жене:

– Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей. В болезни будешь рожать, – наклонился к ней и тоже что-то прошептал.

Рядом раздался мягкий голос:

– Что ты видишь?

Я огляделась. Страх прошел, хотя черные сгустки по-прежнему несутся над землей, воздух хлещет холодной водой. Хочется содрогнуться, но плоти нет.