Александр Хлопков - Новый папа

Свесив ноги с кровати, Ян поставил стопы на потёртый шерстяной ковёр. Ворсинки приятно покалывали кожу.

«Что ж, чувствительность сохранена, значит – ничего страшного. Попробую встать», – решил он, оттолкнулся от матраса и осторожно выпрямился. Ноги держали. Покрутил головой, туловищем, плечами. Все суставы двигались без напряжения, ничего не кололо, не ныло, не тянуло. Более того, в теле ощущалась странная лёгкость. Обычно с утра после ночного сна у него затекала шея, случалось, беспокоила повреждённая на тренировке стопа, да и вообще, тело просыпалось скованным. Для нормального самочувствия всегда нужно было расходиться, разогреться. А тут неизвестно сколько недель, месяцев или, может быть, лет провел на лежанке, а очнувшись – словно заново родился. Будто каждую мышцу, каждую связку размяли, смазали, настроили самым лучшим образом.

«Видимо, массаж делали, – решил про себя Ян. – Слава Богу, на это денег хватило. Массаж и покой творят чудеса». Удивляясь и радуясь своей подвижности, он повернулся, шагнул, уперся в высокий лакированный платяной шкаф, повернул обратно, сделал ещё четыре шага и вплотную приблизился к стоящему у окна письменному столу со сложенными стопкой книгами и тетрадями. Здесь, благодаря свету уличных фонарей, Ян рассмотрел единственный предмет одежды, имевшийся на его замечательно подвижном теле – серые семейные трусы противоестественно большого размера. Ткань хлипкая, не эластичная. Впечатление такое, что сшили их из старой, застиранной простыни и вставили самую дешёвую бельевую резинку. Может, для лежачих больных так и нужно, Ян точно не знал. Но человеку, уже много лет подбирающему гардероб, в том числе нижнее бельё, в Италии, осведомлённому, сколько хлопка, эластана и модала должно быть в правильном изделии, фланировать в такой рогожке не очень приятно.

Он осмотрелся в поисках другой одежды. Трусы-парашюты хотелось сменить на привычные боксеры. Да и свежо было в комнате. От щелястой деревянной оконной рамы тянуло холодом. Не мешало накинуть что-то более существенное: домашний костюм или хотя бы штаны и свитер.

К сожалению, ни костюма, ни штанов нигде вокруг не отыскалось. Зато нашлось нечто другое: совершенно неожиданное и пугающее, заставившее Яна забыть и о качестве нижнего белья, и о пользе массажа, и о подвижности суставов.

На стене висел плакат. Вырванный из журнала, тонкий, с полосой по месту сгиба лист глянцевой бумаги, а на нём – улыбающийся супер-герой – весёлая рептилия, пучащая большие круглые глаза сквозь прорези в сиреневой повязке. На жёлтом животе – кубики пресса, в правой лапе с неестественно толстыми морщинистыми зелёными пальцами – длинная деревянная палка.

– Донателло, – выдохнул Ян. В голове закружился калейдоскоп канувших в далёкое прошлое событий. Тут был и дед – директор химического комбината Вячеслав Иванович Савенков, вернувшийся из своей последней командировки и вручивший Яну большой красочный комикс про черепашек-ниндзя. Вскоре после этого дед заболел пневмонией и умер – похороны – и дальше – одна беда за другой. В тот период Ян часто оставался один и по много раз перелистывал журнал, который казался единственным ярким пятном на блекнущей картине еще недавно вполне сносной жизни. Он наизусть запомнил весь сюжет: и козни злодея, и смелые подвиги черепах. Пёстрые страницы постепенно растрепались. Тогда Ян аккуратно разогнул металлические скобы, вытащил из середины журнала лист-плакат и наклеил его на стену.

Все тогда что-то наклеивали, в зависимости от возраста и вкуса: музыкальных исполнителей, культуристов, каратистов, Никиту Михалкова в белой шляпе. Ян вот налепил черепаху. Не то чтобы он сильно увлекался комиксами, да и фанатом квартета рептилий не был, просто с тех пор у него началась другая жизнь. Будто детство, спокойное, радостное, беззаботное, закончилось, а на память о нём остался только этот потрёпанный листок.

Впрочем, мистический ужас вызвала не весёлая черепашка и не качество плаката. Вся штука в том, что повесил его Ян почти тридцать лет назад. Плакат благополучно выцветал от солнечных лучей, пока его владелец не съехал от родителей. Дальнейшая судьба бумажной черепахи была не известна. Но в комнате с тех пор уже дважды делали ремонт, а затем мать с отцом и вовсе переехали в другой район – в центр города. По просьбе матери он сам купил для них отличную квартиру в новом клубном доме.

«Значит, мой первый вопрос не совсем верен, – ошарашенно глядя на плакат, понял Ян, – правильнее поинтересоваться: что я делаю в бывшей квартире моих родителей, которую уже десять лет как продали неизвестно кому? Откуда в этой проданной неизвестно кому квартире мой старый плакат? Как появились на стенах древние бумажные обои, налепленные, вероятно, ещё при постройке дома? И в итоге нужно обязательно спросить: что за чертовщина здесь происходит? Это ад, что ли, такой? Я навечно стану толстым подростком, буду украдкой, чтобы не попадаться на глаза местной шпане, пробираться в школу, а после уроков до ночи сидеть над учебниками?». Следует признать, что, несмотря на шоковое состояние, вопросы он формулировал верно. Только задать их было пока некому.

Ян автоматически повернулся и посмотрел в дальний левый угол комнаты, где между стеной и шкафом белела деревянная дверь. Очевидно, ответы следовало искать именно за ней.

Ощущая холодок вдоль позвоночника, он направился к выходу, но в этот момент за дверью раздался шум. Ян остановился и весь обратился в слух. Он различил шуршание, словно по ворсистой поверхности провели палкой. Затем отчётливо донеслись звуки шагов. Кто-то шлёпал босыми ступнями по линолеуму. Человек, если шагающее существо было человеком, прошёл мимо двери и дальше – вдоль стены комнаты. Донёсся характерный пластиковый щелчок. «Свет включили», – догадался Ян. Затем – ещё один щелчок, на этот раз металлический. Похоже, кто-то прошёл в ванную или туалет и запер дверь. Это предположение быстро подтвердилось рокочущим урчанием смыва унитаза. Щелчки – металлический и пластиковый – повторились, но уже в обратном порядке. Посетитель туалета зашлёпал назад. По пути он тихо и грустно вздохнул, словно недолгий поход причинил ему глубокие душевные страдания.

Услышав этот очень знакомый вздох, Ян ошеломлённо сел на край кровати, от чего ложе издало противный скрип.

Шлепки снаружи смолкли. Несколько секунд стояла полная тишина. Затем дверь медленно приоткрылась, и из проёма выглянула круглая курчавая голова. Её обладатель, близоруко щуря небольшие глаза, посмотрел на Яна, сидевшего молча и прямо, как индейский вождь.

Дверь открылась шире, и кудрявый посетитель нерешительно перебрался в комнату. На нём тоже были безразмерные семейные трусы. Только смотрелись они на полном теле визитёра более органично. Белый его живот, как дрожжевое тесто, нависал над резинкой трусов, плечи были скруглены вперёд, а шея согнута. Опущенные уголки глаз и губ придавали лицу мужчины беспричинно-горестное выражение.