Елена Яблонская - Воспоминание о дожде

Андрюша обвёл нас торжествующим взглядом:

– А вот этого мы никогда не узнаем!

– Как?! – опешил Клименко и, не долив Андрюшину рюмку, поставил бутылку, сильно стукнув о стол. На клеёнку посыпался иней.

– Ну, просто какая-то их знакомая, не из раскольников… Портрет неизвестной… Ты лей, профессор, не отвлекайся!

Я возмутилась:

– Так ты, оказывается, ничего не знаешь и на основании какой-то шляпки берёшься утверждать…

– Да! Мне шляпки достаточно! У меня интуиция!

Клименко снова принялся разливать «Немировку»:

– А что? Между прочим, в науке интуиция – самое главное. В искусстве тем более… За интуицию!

– За искус-с-ство! – засмеялась Таня.

– Молчи, женщина! Не сбивай нас, это будет следующий тост. Клименко, наливай! А ты, пис-сатель, чем спорить со старшими… достань огурец!..

Поначалу их связывала небольшая научная работа. Вадим Сергеевич заведовал лабораторией, а Оля была аспиранткой, но не у Вадима Сергеевича, а в другой лаборатории, в соседней. Но и когда их совместная работа была закончена, Вадим Сергеевич продолжал к ним заглядывать, доброжелательно дискутировал с Олиным шефом, обязательно спрашивал Олино мнение, чем вызывал краску на её миловидном круглом личике, иногда давал дельные советы, в общем, можно сказать, они дружили. Несколько раз, увлёкшись обсуждением научных проблем, Вадим Сергеевич провожал Олю до общежития.

Тридцатисемилетний Вадим Сергеевич с отличной фигурой и низким, бархатным, прямо-таки чарующим голосом очень нравился институтским дамам. Оля краснела и хмурилась, когда при ней сплетничали о том, что Вадим с женой давно не живёт, собирается разводиться, «можно считать, что он в разводе». Правда, так считается уже несколько лет, да что-то воз и ныне там. «Это ничего не значит, – думала Оля, – то есть, наоборот, если ему так трудно даётся разрыв с женой, это и значит, что он хороший и серьёзный человек, и…» Когда Олины размышления доходили до этого последнего «и», она снова краснела и даже оглядывалась, как будто кто-то мог подслушать её мысли.

В тот вечер Оля дождалась, пока шеф уйдёт, и пошла в лабораторию к Вадиму Сергеевичу, захватив новый журнал со статьёй по интересующей его тематике. Статья была предлогом, наверняка Вадим Сергеевич её уже читал.

Просто Оля очень по нему соскучилась – они не виделись почти неделю, с прошлого четверга.

Стучать в дверь в физических лабораториях не принято – всё равно за стуком и жужжанием приборов никто ничего не услышит. Оля вошла и остановилась в недоумении. За установкой, спиной к двери сидели Вадим Сергеевич и Таня, его аспирантка, умненькая, добрая, но ужасно некрасивая, худая и сутулая девочка с вечно испуганным выражением прыщавой треугольной мордочки. Вадим Сергеевич что-то ей объяснял. Но обладатель отвратительного, скрипучего голоса, в котором отчётливо звучало оскорбительное презрение и отвращение к некрасивой Тане, не мог быть Вадимом Сергеевичем!

«Будто железом по стеклу», – промелькнуло в ошеломлённой Олиной голове. Следующей, уже сознательной мыслью было: «Но так даже с собакой нельзя обращаться!» Вадим Сергеевич очень любил свою собаку, молодую мускулистую догиню с прекрасной родословной, и много о ней рассказывал.

– О-о-о! Оленька! Вот сюрприз! – обернулся Вадим Сергеевич. – А я сегодня целый день о вас думаю. Статья? Отлично, обсудим, но только за чаем. Специально для вас шоколадку припас. Непременно, непременно надо попить чайку, Оленька, я настаиваю. Что-то вы бледненькая сегодня. Устали?

Нежный, вкрадчивый голос Вадима Сергеевича так и переливался колдовскими шелками, обволакивал тёплыми мягкими бархатами, завораживал, усыплял, очаровывал. Таня за установкой ещё больше ссутулилась и втянула голову в плечи.

– Спасибо, извините, меня шеф ждёт, – соврала Оля, отчаянно покраснев.

Положила журнал на стол, пятясь, вышла из комнаты и тихо прикрыла дверь.

– Ну, что там ещё у тебя? – донёсся из-за двери неприятно резкий голос с брезгливыми интонациями.

Больше Оля не приходила к Вадиму Сергеевичу, а если встречала его в коридоре, то старалась незаметно прошмыгнуть мимо. А ещё через год она вышла замуж за нескладного долговязого инженера из отдела охраны окружающей среды. Институтские дамы говорили, что хорошенькая Оля могла бы найти себе более перспективного мужа.

Зина уговорила подругу Зойку пойти с ней на выставку. Фамилия художника им ничего не говорила, но надо же иногда выбираться в свет: «А то, кроме работы, ничего не видим, хоть картины посмотрим».

Вошли в зал и ахнули. Не только не слишком искушённым в живописи Зине и Зойке, но и самому взыскательному искусствоведу с первого взгляда было бы ясно, что это настоящий мастер и его полотнам место в Третьяковке. Автор, заслуженный художник России, старик с белой, как у Деда Мороза, бородой, бродил тут же. Оказалось, у него сегодня день рождения – семьдесят пять лет. Но почему презентация его юбилейной выставки проходит не в Москве, в Центральном доме художника, например, а в довольно обшарпанном клубе их маленького научного городка?

Вскоре всё объяснилось. Не дав публике вдоволь налюбоваться картинами, показали документальный фильм под названием «Меценат», в котором виновник торжества промелькнул на фоне одной из своих картин в течение двух секунд. Фильм был посвящён не юбиляру, а Александру Ивановичу. До перестройки Александр Иванович трудился в ранге старшего научного сотрудника в том же институте, где когда-то работала Зина, и именно в том отделе, в котором Зойка, по её собственным словам, до сих пор «горбатится за копейки». В перестройку Александр Иванович сумел как-то очень умно воспользоваться институтскими ресурсами и основал собственную научную фирму, став олигархом местного значения. А теперь вот, оказывается, меценатствует, опекает малоизвестных художников и даже организовал издательство, которое выпускает альбомы живописцев, находящихся под его, Александра Ивановича, патронатом.

После фильма гостей пригласили на фуршет.

– И ты собираешься идти? – зашипела Зойка. – К этому мошеннику, который мало того, что обобрал целый институт, но даже меня, нищую лаборантку, умудрился ограбить. Я ему столько анализов забесплатно переделала, всё обещал включить в какие-то гранты, но так ни копейки и не заплатил. Не могу видеть эту лоснящуюся рожу!

– Я не к нему, а к художнику. А вы с институтом могли бы и не позволять себя грабить. Читали же: «все крупные современные состояния нажиты самым бесчестным путём».

Зойка забралась в самый дальний угол фуршетного зала. Зина набрала полную тарелку закусок.