Елена Картунова - Найди свой дождь. Сборник стихов

Найди свой дождь. Он в тысяче других
почти неузнаваем.
Но однажды
придет, рисуя частые круги.
И ты поймешь – всё прежнее неважно.
Дожди иные – просто лишь дожди:
прольются и уходят безразлично.
А этот – он особый. Он летит
к тебе и только твой.
И хочет лично
открыться чудом, тихо рассказав
о маленьких рассыпанных загадках:
как трепетна небесная слеза,
как солнце выпивает без остатка
мгновения ажурной красоты,
неся в подарок влажные рассветы,
где в каждом из моментов – я и ты,
любовь и нескончаемое лето.

Ты о любви? Забытый вкус.
Я помню – не было покоя
и боль, и радость, и тоску,
и окрыленность, и оковы,
и распиравший горло крик,
и жар, и холод…
Отпустило.
Теперь смотрю на снежный пик.
Скажи, откуда были силы,
паря на уровне небес,
тягаться с ветром, трогать звезды?

Я вспоминаю о тебе.
Ты о любви? Не стоит, поздно.

Нет боли? – Есть. Но к боли привыкают.
Печаль? – Саднит. Особенно зимой,
когда на небо рваными кусками
ложится мрак, и лунное клеймо
полоской света тучи прожигает
и гаснет, зарываясь в облака.

Любовь? – Была. Потом ушла другая,
рассыпавшись, как замок из песка.
От бури – зыбь. От жара – серый пепел.
Любить не надо. Пусто и легко.
И только боль, покусывая слепо,
собой теснит разъевшийся покой.

Верни меня туда, где всё понятно.
Туда, где мы еще не разминулись
в движении навстречу и обратно,
шагая в лабиринтах стен и стульев,
где просто говорилось и молчалось
в отрезках от рассвета до рассвета.
Верни к истоку нашего начала.
Там клады запечатанных ответов
на вздохи безутешного «сегодня».

Но чуда не бывает без оплаты.
А чем платить? Испорченной погодой?
У нас дожди над каждой новой датой.
То шторм, то наводнение…
Тревожно.
А хочется тепла и передышки.

Давай поговорим. Но осторожно.
Так страшно, если слово станет лишним.

Уйти, забыть, чтоб жить сначала,
слезами раны зализав.
Спокойно, крепко спать ночами.
И воспаленные глаза
отвыкнут щуриться от света.
Не буду спорить, – иногда
твое услышав имя где-то,
я вздрогну,
сердце скажет «да!»,
споткнется ритмом,
вспыхнут щеки.
Но это будет только миг,
взрывной, до боли одинокий,
сведенный волей в сиплый крик.

Ты где-то далеко – в других мирах,
за кружевом невиданных созвездий,
наверное.
Так проще думать.
Страх
тебя не ощущать, а только грезить
останется навязчивой тоской
о том, что укрывается за Небом.
Так проще.
И разрушенный покой
несмело оживляется целебным
желанием,
закрыв глаза, идти
по влаге опьяняющих рассветов,
чего-то ждать, ловя рукой дожди,
и радоваться бабочкам и лету,
и плакать беспричинно,
и скучать,
ночами ворожа, и свято верить,
что мы бессмертны, лишь умрем
на час.
Так проще забываются потери…

Ты помнишь, я твердила о любви,
а ты мне отвечал то вскользь, то вкратце?
Я шла к тебе, но ты остановил,
сказав, что неразумно приближаться.

Ты помнишь, я готовилась на взлет?
Но ты был увлечен другой вершиной.
И поезд укатился в небосвод,
Оставив крик прощальный в дымке синей.

Живу теперь – своя среди камней.
Слова мои в пустыне носит ветер.
И там они, сухие, без корней,
катаются, сплетаясь где-то вместе,
а где-то, зацепившись, ждут грозы,
чтоб дать ростки.
Авось, увидит Небо
и бросит вниз подобие слезы,
как нищему бросают корку хлеба.

Боль моя, куда тебя девать?
Бродишь по пятам, как божья кара.
Вот уже которая листва
жизнь палит октябрьским пожаром.

Каждый снег, и каждый новый дождь,
будто белый агнец ритуальный.
И любовь становится водой.
И ее, несбывшуюся, жаль мне.

Может, сплю? Течет незримо год
струйками песка по вялым пальцам.
Боль моя, ты слышишь, как поет
жалобно душа, живя скитальцем?

Пробужусь когда-нибудь, и боль
облаком развеется по ветру
и уйдет в ничто сама собой.
И тогда я вновь начнусь рассветом.

Там бродит одичавший лунный свет,
скользя по нескончаемому льду.
Там в каждом вздохе – сотни тысяч лет
с безмолвием бредут на поводу.

Там прошлое – в картинках витражей.
Ложатся вереницей имена
на полки в миллионы этажей.
И снегом опадает тишина.

Туда уходят бывшие дела,
безумие пророков и святых
и страсти, прогоревшие дотла.
Там вечности космическая стынь…

Несу туда последнюю любовь,
измученную. Грезится покой.
Устала. Ей бы сон да тихий кров.
Корзинку – на порог. Машу рукой.
Пытаюсь не оглядываться.
Нет!
Пускай – слепа, убога, но моя.
Её – к груди, как чадо, и – на свет,
из глаз больных высасывая яд.

Расквасился день, обреченный на дождь.
Рассыпалось небо на мелкие капли.
И грусть, опираясь на тонкую трость,
взирает на мир из-под фетровой шляпы.

В лагунах ее фиолетовых глаз
скользят акварельно-прозрачные тени,
и весь накопившийся слезный запас
грозит превратиться в каскад наводнений.

А где-то расцвеченный прячется мир,
замазанный серостью вредной погоды.
Осталось разжечь заскучавший камин
и тихо бренчать на рояле по нотам,
представив, как в недрах живого огня
рождается море.
Под пламенем солнца
мы тесно сидим на горячих камнях.
А сердце бесстыже и радостно бьется.

Когда твой камин запылал, я подумала:
«Странно. Зовущее пламя змеится,
как ловчая сеть».
Бежали хрустальные искры по контуру граней
наполненных кубков.
Пронзала калёная весть.
Струясь, колыхалось горячее марево вздоха.
Поигрывал светом дремучий пещерный огонь
из диких времён, из далёкой звериной эпохи.
Стихия очнулась, а с ней первобытный дракон.

Ворочался ветер, неистово пробуя крылья.
Вода изогнулась, азартно горбатя волну.
И дрогнули камни. Клубы вулканической пыли
окутали разум, склоняя к беспечному сну.