Елена Картунова - Найди свой дождь. Сборник стихов

Ответный огонь в бирюзовых тонах с позолотой
катался пантерой. Кровавился хмель в хрустале,
и плавились горы. Дракон, обретая свободу,
то к небу взлетал, то, рыча, прижимался к земле.

Захлопали ангелы – дань кульминации пьесы.
Финал вычисляя, в аду заключали пари.
И только лишь Бог, наблюдая не без интереса,
лениво зевал над огнями вселенской игры.

Ты думаешь, если любит, лепи из неё, что хочешь?
Ты думаешь, будет свечкой
послушно гореть в руках?
Для прихотей – пластилинна,
безропотна и порочна.
Захочешь —
в морозной стойке до заданного звонка.

Лекала твоих привычек
в изгибах круты до боли —
жестокая перекройка на твой извращенный вкус.
От мерок железных тесно, на теле горят мозоли.
Но верность её собачья для дела – козырный туз.

Однажды она застынет
куском обожженной глины.
И ты возмутишься формой, и станешь её ломать,
надеясь вернуть пластичность.
Но хрупкие половины
останутся непокорны.
И ты, вспоминая «мать»,
начнешь молотить осколки
и злобно плеваться грязью.
Она обольётся ливнем, обсохнет и воспарит.

Когда пропадает вера,
экс «бога» свергают наземь.
сминая его законы, и храмы, и алтари.

Поймешь ли, король шаблонов
и узких тисков Прокруста,
идею Творца различий,
вдохнувшего в глину жизнь?
Божественное исправить —
бездарнейшее искусство.
Но, может, она забудет… во благо твоей души.

Всё – то же, всё – по кругу. День сурка.
Лишь время неизменно убегает.
Незримо изменяется река.
И ты другой, и я давно другая,
и мир не тот, и мысли подросли,
пустили корни, глыбами, не сдвинешь.
Хозяйничает в доме тихий сплин —
привычная, как воздух, половина.
Мы с ним срослись.
Бывает – убегу,
развеюсь и назад спешу с повинной,
чтоб рядом сесть на теплом берегу
и вдаль смотреть на мутные вершины,
о чём-то вспоминая.
Летний миг
подбрасывает свежие картины:
заката будоражащий кармин,
рассвет, одетый в дымку палантина.

А много ль надо страждущей душе? —
Дождя щепотку, ветра пряный привкус, —
и смысла всплеск на новом вираже.
А что до сплина… Он мне чинит примус.

В голове, как в бочке, гулко.
То ли город взял в тиски
площадей и переулков,
тыча плоские мазки
лиц, авто, гнильё рекламы.
То ли старая печаль,
не истлевшая ни грамма,
притулилась у плеча
и бормочет заклинанья —
ни сбежать, ни отскрести.
Гнёт своё на первом плане
потускневшего пути,
как проклятье.

Скинуть Богу?
Говорят, он всё решит,
и растает понемногу
злая опухоль души.

Говорят, для тех, кто верит —
кто умеет верить, он
осветляет краски сферы,
очищая горизонт.

Жаль, но верить не умею.
Время – доктор. Даже крест,
обесцвеченный до мела,
иногда теряет вес.

Остальное перетрётся.
Жизнь вопросами щедра —
не соскучишься. А солнце?
Будет. Прячется… Игра…

Любовь живет на сто десятом небе.
Во сне пытаюсь вверх, но лишь парю
в падении.
Втекает серый пепел
сгоревшей ночи в новую зарю.

Но та, что наверху, зовет упорно.
Признаться бы, что веры нет и сил.
Характер нынче – дрянь, цинично-вздорный.

Далекая, ты лучше не проси.
Прошла пора, когда любилось просто,
как моря вздох, открыто и светло.
От прежних крыльев – твердый шрам коросты.
Хронически болит разбитый лоб.
Ну, что еще? Спасибо за надежду.
Хотелось бы – по звездному мосту…

А помнишь, как любила я прилежно?
Обидно – не узнать сегодня ту,
доверчивую, глупую.
Но тайно
хожу назад – к той прежней. И её
ругаю – ошибалась постоянно.
А та меня жалеет.
Вот и всё.

Скажи, как долго дух весенний
тревожить будет море снов?
Опять опасные сирены
поют на рифах про любовь,
зовя корабль на погибель.
Зажать бы уши.
Где ты, страх?
Несётся бот безумной рыбой
на обветшалых парусах.
Назад!
Укачивают волны
под жадным взглядом хищных звёзд —
им любопытно.
Плеск солёный.
Неутешительный прогноз.

Сирены громче, рифы ближе.
В просвете – зыбкое «авось».
И ни одна из умных книжек
не даст ответа на вопрос,
как избежать ловушек мая.
Молюсь. Возможно, пронесёт.

Луна куражится хмельная.
Застыл на пенном гребне бот…

Я всё о том же – о мечтах,
о летних снах и зимних сказках.
О том, как было хорошо наивно верить в чудеса.
Душа открытая проста. Летя на пламя без опаски,
сжигает крылья.
Лёгкий шок, непонимание в глазах,
была – и нет…
Но бывший прах
вновь торжествует птицей Феникс.
Ей – что вулканы, что потоп.
Одно желание – гореть.
Шагая радостно,
с утра искрится день – всегда весенний.
В стране за далью золотой
никто не знает слово «смерть».

Мы были рядом в тех местах.
Ты – пилигрим, а я – с драконом.
На небосводе всех начал горели звёздные слова.
Страница девственно чиста.
Мы здесь еще едва знакомы.
Роман в зачатке.
Лунный бал, где па сплетались в кружева.

Прошли века. Теперь мы здесь.
Что приключилось, я не помню.
Роман закончен кое-как.
Финал – искусство не для всех.
Душа уставшая – в гнезде.
Я без дракона. Ты – паломник.
Лишь та же млечная река
мерцает в утренней росе.

Разрывают сгоряча. Расстаются незаметно:
вроде было, да прошло – полустёртая строка.
Разрывают, – и тогда снег валит в разгаре лета.
Расстаются в тишине:
«чмок» бездушный и «пока».

Разрывали сотни раз, но от боли возвращались.
По привычке? По любви? —
Сразу и не разберешь.
Одиночества ледок да бессонница с печалью.
Там ещё была весна, и в разлуке плакал дождь.

Расстаемся в первый раз – улыбаемся с зевотой.
Обещания звонить и в глуши не пропадать.
То ли грустно, то ли нет. Гонят прежние заботы.
Что-то в памяти кипит и… уходит, как вода.

Не спрашивай, зачем приходит грусть.
Сезон охоты. Вышла за добычей:
осенний луч попробовать на вкус,
листву спугнуть попутно, – так, обычай.
На прочность испытать гнездовья звезд,
раскиданных под крышей небосвода
(вдруг выпадет птенец?)
И в полный рост,
добравшись до Луны, отведать меда.

Казалось бы, всего хватает, но
вынюхивает нежные изыски,
чтоб их, как первосортное вино,
нахально смаковать.
Вот сердце. Близко.
Там вкусности горячие живут,
болезненно-ранимы, кровоточат.