Елена Яблонская - Воспоминание о дожде

Сегодня я приехала ночевать в Серебрянку, потому что завтра первое мая, и мы рано утром едем к Володе на дачу в Тверскую область.

– Зачем же тебе ещё в деревне дом, если ты здесь ничего не успеваешь? Тут ведь тоже всё как на даче – душа нет, туалет во дворе…

– Ну и что? – не понимает Володя. – Здесь я живу, а в деревне отдыхаю. Правда, добираться далековато, на трёх электричках. Отсюда до Москвы, потом до Твери, потом на третьей электричке – до районного города Лихославля, а там уж до деревни – на автобусе рукой подать, дорога хорошая. Но я обычно езжу не на автобусе, а на велосипеде. – Как?! Тащишь отсюда велосипед по трём электричкам?

– А что? Мне так удобно.

К счастью, завтра мы всё-таки поедем не на велосипеде, а на автобусе, а может быть, даже возьмём машину, потому что на дачу выезжает Володина сестра Нина с котом Рыжиком. Они будут жить там всё лето.

– Так это у вас на двоих с сестрой дом в деревне? Тогда понятно.

Зимой Нина живёт в Выхино, она на пенсии, всю жизнь проработала хирургом. Замужем она никогда не была, наверно, потому, что мама умерла, когда Нине было семнадцать, Володе – семь, а среднему брату Павлику – девять. Отец замкнулся от горя, хорошо хоть, пить не стал. Нет, он больше не женился. А Нина училась в мединституте, вела хозяйство, воспитывала братьев, да ещё успевала в походы ходить с друзьями. И пешком, и на байдарках, в Карелию, на Кавказ, в Сибирь… Да по каким маршрутам сложным! Маленького Володю тоже иногда брали с собой. – Наша Нина – замечательный человек, – рассказывает Володя, – вот завтра познакомитесь.

– А Павлик?

Павлик, как и Володя, инженер, у него семья, дочка, сын, год назад внук родился. Всё хорошо.

Завтра Нина будет ждать нас в семь утра на Ленинградском вокзале. Позже нельзя – расписание электричек таково, что если не выехать из Москвы на «семь-десять», то следующую электричку в Твери придётся ждать два с половиной часа. Хорошо хоть, нам на метро ехать не надо – с Ярославского вокзала перейдём на Ленинградский. Но из дома надо выйти в шесть часов!

– Тогда давай спать!

Я укладываюсь на диване на кухне. А Володя вместо того, чтобы ложиться спать, долго сидит (или лежит?) в своей комнате перед орущим во всю мочь телевизором. Видно, так привык. Мне этот ор слышен через две комнаты и прихожую – дверей у Володи нет, в межкомнатных дверных проёмах болтаются оборванные занавесочки. Два часа ночи, но я не решаюсь попросить Володю приглушить звук – если человек сам не понимает, то бесполезно. Ничего, потерплю, я же гостья. Начинаю засыпать. Внезапно слышен резкий трезвон мобильника. Телевизор умолкает. Володя начинает с кем-то объясняться: «технические параметры, реклама, регламент…» Три часа ночи! С кем это он? «Да, – вспоминаю я, – он же говорил, что ушёл с завода и сейчас работает техническим директором какой-то фирмы. Сказал, зарплата совсем другого уровня, но и работы непочатый край».

По-видимому, технический директор – это тот, кто делает абсолютно всё, причём круглосуточно, без праздников и выходных. Под бодрые Володины крики о том, что надо срочно проконсультироваться с юристом, дать объявление о вакансии секретаря, и о том, что все вопросы необходимо решить немедленно, потому что на его даче в Тверской области «“Мегафон” не берёт», я засыпаю.

Будильник звонит в полшестого утра. Я умываюсь, собираю вещи. Володя спит.

– Володя, Володечка, вставай! На электричку опоздаем. Ты же сам говорил…

Володя приоткрывает измученные глаза и тут же опять закрывает:

– Сейчас, сейчас… Я полежу ещё пять минут. Ты выходи, иди на станцию, я тебя догоню…

Я суюсь к двери. Из-за дверного стекла на меня смотрит огромная собачья морда с отвисшими слюнявыми брылями и слезящимися глазами под скошенными веками. Увидев меня, пёс встряхивает квадратной башкой и радостно гавкает. Белая в рыжих пятнах здоровенная псина – московская сторожевая – стоит, упёршись в дверь передними лапами.

– Володя! Что это?!

– Ну, сорвался откуда-то… Иди, он не тронет.

– А как его зовут? Ты его знаешь?

– Откуда мне знать… Мало ли тут собак.

– Нет, я боюсь без тебя.

Володя, чертыхаясь, встаёт, натягивает джинсы, наскоро плещет себе в лицо водой из умывальника.

– Всё собрала? Побежали!

Пёс куда-то исчез. Я еле поспеваю за Володей, он нетерпеливо оглядывается:

– Скорее! Скорей!

Слышен грохот набегающей электрички. А билеты? Какие билеты! Скорей! Спрыгиваем на пути, влезаем на платформу по приставленной доске, вместе с нами поспешают, подталкивая друг друга, ещё десятка два безбилетников. Уф, успели! Поехали.

– Это что же? Почти все едут «зайцами»?

– А ты как думала? – отвечает Володя. – Знаешь, какие билеты дорогие, не наездишься, если каждый день, да даже если раз в неделю, на дачу…

– А как же на вокзале? Там ведь этот, как его, турникет?

– Мы под него подлезем. Как все. Я тебя научу, – отвечает мой седовласый друг.

– Ладно. Но до Твери я возьму билет. Один раз в год могу себе позволить. И я хочу понять, сколько это будет стоить, если честно.

– Да пожалуйста! Подумаешь, честная нашлась! Интеллигентка! Надо быть ближе к народу, раз ты писательница. – Сам ты интеллигент! И дачник.

Володина дачная деревня называется Гутты. Это карельское название. «Хутту» в переводе означает «карельское кушанье из ржаной муки, растворённое в воде и прокипячённое в чугунке». Оказывается, финно-угорские племена и далёкие предки карел жили в этих местах ещё в первом тысячелетии, потом они покинули Верхневолжье и сюда переселились словены, потом это были земли Новгородского, Тверского, Московского княжества… А название деревни осталось!

– Неужели с тех пор? С первого тысячелетия?

– Не знаю, вряд ли. А хотя почему бы и нет? Ведь названия рек, той же Москвы, с тех пор как раз. Хотя кажется, что и при Екатерине карелов переселяли в эти места. Во всяком случае, в восемьдесят девятом году двадцатого века они по переписи составляли около двадцати процентов населения Лихославльского района. И в Гуттах местные жители хоть и абсолютно обрусевшие, но некоторые фамилии с нерусскими корнями…

– Ну и как они? Пьют?

– Ох, как пьют! Раньше там был колхоз-миллионер, а теперь – ничего. Вот они и пьют, кто остался. Все, кто мог, в Тверь, в Москву, в Питер подались на заработки. Дома скупили дачники, из Москвы в основном, как мы с Ниной…

– Неужели в Тверской области были колхозы-миллионеры? С чего бы? Земля вроде неплодородная, область рискованного земледелия.

– Ну и что? Один тверской лён чего стоил! Да мало ли с чего! Животноводство, молоко, птица… А теперь на всю деревню три козы и одна корова.

– Володя, а помнишь, как у Рубцова: «Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность, / и сам председатель плясал, выбиваясь из сил. / И требовал выпить за доблесть в труде и за честность. / И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил !.. » Прости, я не могу эти стихи… без слёз…