Ксения Дукор - Букет нарциссов для Нади

Чему научилась Надя за свои двенадцать лет, кроме школы, музыки и английского, так это прощать, оправдывать и соглашаться. Она простила предательство, оправдала трусость и согласилась иметь такого друга рядом и дальше. Тройка распалась. Теперь они дружили по отдельности, Надя с Иркой и иногда Сережа с Надей. Они просто разговаривали на переменках в музыкальной школе. Сережа был готов на большее, но что-то теплое, открытое и искренне постепенно закрывалось в Надиной душе. Не только по отношению к Сереже, а по отношению к миру. А Ирка с тех пор решила для себя, что ее миссия не оставлять Надю одну ни на минуту. Она очень любила Надю за ее тепло, верность, беззащитность, честность и за то, что с ней невозможно было поссориться. И за то, что чувствовала себя нужной. А может быть просто любила.

В тот вечер бабушка, приготовив ужин ушла, так и не узнав о пережитом Надей. Надя ужинала на кухне одна, папа спал в дальней комнате, а мама, уложив Верку, болтала по телефону с подругой. Она громко рассказывала, как прорезывался первый зуб, и она не спала неделю ни одной ночи, как скучно дома без работы и как она мечтает вернуться в отдел, как мало зарабатывает муж и вечно приходится залезать в долги, как она все сама и сама. Надя ждала, когда все важные вопросы будут обсуждены и они посидят на кухне вместе. Волнение клокотало и билось в ее груди. Мысли то выстраивались в повествование, то снова сваливались в кучу. Она не знала с чего начать…

Наконец мама пришла. Она нажала кнопку чайника и села рядом за стол.

– Устала, сил нет, – сказала мама, тряхнув головой, откидывая густые темно-медовые волосы, – все одно и то же каждый день. Ты выучила к экзамену пьесу, Надь?

– Да, я занималась. Я готова, все нормально, – ровным голосом ответила Надя. Ей очень хотелось сменить тему и выложить маме все о том, что с ней сегодня произошло. Но у нее не было привычки жаловаться маме. Да и вообще делиться чем-либо. Не то, чтобы она этого не хотела. Она не позволяла себе этого хотеть. Мама никогда не слушала ее так, как вожделела ее детская душа. Надя много раз пробовала, но реакция оставляла какую-то острую боль. Боль и стыд за попытку. А еще злость, почувствовав которую у Нади, и так к тяжкому клубку чувств приплеталось еще и чувство вины. Как же можно злиться на маму? Поэтому она просто перестала пытаться найти в маме того слушателя, которого ей бы хотелось. Чем больше она взрослела, тем более горько ей было думать об этом. Надежда, попытка, разочарование, стыд, злость, вина. Мучительная последовательность замкнутого круга… Сейчас то, что переживала Надя было сильнее страха очередного непонимания. Ей хотелось, чтобы ее защитили и пожалели, чтобы волшебные руки всемогущей матери превратили ситуацию из адской в обычную или просто стерли из истории, чтобы ее обняли и погладили по голове, чтобы скорее пришло не завтра, а послепослезавтра, когда все всё забудут, ей хотелось чудом повзрослеть и войти в мир сильных взрослых, где никто так не поступает, ей хотелось нырнуть в тишину и пустоту, где просто нет людей. Ей хотелось сочувствия. Или хотя бы чего-то одного… Но она боялась начать, подспудно ожидая привычного непонимания и невнимания к своим чувствам, привычного ощущения своей не ценности и такого же привычного горького разочарования. Но каждый раз с детским доверием она надеялась, что вот сейчас у мамы найдутся для нее те важные теплые слова, которые она ждала всю жизнь.

И она решилась, сказав себе, что сейчас мама ее услышит, пожалеет и поддержит.

– Мама, со мной сегодня очень плохо поступили в школе, – чуть хрипловато и глядя в тарелку выдавила из себя Надя. И подняла на маму глаза.

– Да? Оценку плохую поставили? – с «невинным» ехидством спросила мама, наливая себе чай.

– Нет.

Тут Наде вдруг стало стыдно рассказывать, как ее обманули мальчишки, как она поверила, что кому-то понравилась и она замолчала, не зная, как теперь выпутаться.

– Ну так что случилось то? – продолжила диалог мама. – Мне не будет стыдно за то, что вы там натворили?

– Мам, – пропустила ее вопрос о себе Надя, – мам… сегодня надо мной смеялись 10 мальчишек сразу. В нашем саду около школы. Они орали и свистели, а я не знала, куда деваться.

– Ну и что? Что ты мне ерунду какую-то рассказываешь? Лучше скажи, что ты получила по истории за контрольную?

– Мам, они орали, что я дура, что я никому не нравлюсь, что я глупая и страшная. Они смеялись надо мной. А Сережка… – Надя не смогла закончить эту фразу, у нее перехватило дыхание.

– Да ну! Подумаешь! Не обращай внимания на всякую ерунду. Они сами дураки. Слушай, у меня сегодня ужасно болит голова и я устала. Можешь Верочку покормить, когда она проснется?

– Мам! – крикнула Надя, – я тебе говорю, меня сегодня унижали! Я стояла как дура! Мне плохо! Как я завтра в школу пойду!? – и слезы брызнули из ее глаз во все стороны.

– А чего ты орешь? – рассерженно огрызнулась мама, – и чего ты мне все это рассказываешь? Мне то ты зачем об этом говоришь!? Это твои школьные дела, поссорились, помиритесь. Не ори, Верочку разбудишь. Нашла повод, тоже мне!

– А кому мне говорить? Тут больше нет никого! Ты же моя мама! – крикнула Надя сквозь слезы.

Тут зазвонил мамин мобильный и она замахала руками на Надю, чтобы та замолчала. Надя вскочила и выбежала с кухни, хлопнув дверью.

– Вот хамка растет! – гневно высказалась мама в трубку, – орет на мать, дверями хлопает! И пофигу, что мать устала! Сколько сил и денег вложила, костьми легла, пашу на них как лошадь, и вот тебе благодарность! Ужас!

Надя убежала в свою комнату, нырнула лицом в кровать и быстро затихла. В этот момент она первый раз почувствовала такую острую обиду и отчаяние, которые больше походила на ненависть. Но как это возможно? И от этой мысли, ударившей в центр груди с силой выстрела, все Надино хрупкое тело передернуло. Минут через несколько подкатила и накрыла очередная волна чувства вины. Оно всегда шло попятам за обидой. Подлое, мучительное, мерзкое, уничтожающее, парализующее волю, проклятое чувство вины. Но вскоре вина стала отступать и начало подкрадываться что-то незнакомое, холодное и тяжелое, как железо, что-то страшное, но могущественное, будто освобождающее… Надя лежала и ждала, когда это чувство станет ей понятно. И дождалась. Вот оно, то самое облегчение! Вот тот новокаин в рану, вот тот лед на ушибленное место, вот глубокий сон-забвение, отключающий от тяжких мыслей. Вот та холодная железная крышка люка, которая закрывает от любого удара в сердце. Нелюбовь! Да, Надя с каким-то злым опустошением поняла, что больше не любит мать! И больше не больно. Ненависть и… свобода…

Надю разбудил звонок в дверь. Проснувшись она обнаружила себя не в спальне, а на диване, там, где вчера прилегла после происшествия с порезом и травмпунктом. От неудобной позы немного затекла шея и побаливала кисть левой руки, но в целом Надя чувствовала себя нормально.