Зоя Криминская - Второго дубля не будет. Комедия положений

В рабочее время я делаю работу, нетяжелую, но кропотливую, набираю данные для будущей диссертации, а вечера и выходные уходят на семью.

Иногда первое время вечерами я сидела, обрабатывала данные на логарифмической линейке и даже как-то не приготовила ужин, всё досчитывала свои константы.

Мой работающий на ЭВМ муж просто разъярился, увидев, как я в компьютерный век двигаю взад-вперед бегунок, вместо того, чтобы стоять у плиты. Он схватил телефон и позвонил своему приятелю и однокурснику, Юре Иванову, который заведовал лабораторией автоматизации обработки научных данных в НИОПиКе.

– Чем вы там занимаетесь, – вопил он в трубку. – Ты хвастался, у меня то, у меня сё, а Зойка сидит и на логарифмической линейке считает.

– Пусть приходит, что, она дороги не знает?

Дорогу я знала, я уже работала с девочками из Юриной лаборатории и дружила с ними, тогда их комнаты были расположены на том же этаже, что и мои.

Юра выделил мне сотрудницу, Люсю Вищипанову, я объяснила, что мне нужно, и она быстренько состряпала мне программки, с помощью которых мы без хлопот не только данные обрабатывали, но и проводили статистические сравнения полученных мною экспериментальных величин.

Я вожусь на работе со своими солями тетразолия, а дети тем временем растут как сорная трава без должного присмотра. Правда, незаметно, что они этим огорчены.

Весна, видимо, апрель. Вспоминается, что снег сошел, а может быть, это осень, и он еще не выпал, в общем, подсохшая грязь, превратившаяся в пыль, желтая трава, кое-где, посаженные после стройки деревья размером с кусты.

Я жарю оладьи и наблюдаю скудный пейзаж двора из окна.

Меня отвлекает шевеление на земле. Присмотревшись, я узнаю своего сына. Сережка лежит на спине, раскинув руки, потом начинает катиться как бревно, отталкивается ногами и катится, со спины на живот, с живота на спину. Прямо по пыли и жухлой траве.

Я пододвигаю табуретку, открываю фрамугу. Высоко вверху у нас дырка в третьем стекле, так Алешка сделал форточки.

Пока я залезаю, я вижу, что следом за Сергеем по земле катится Акингинов, а за Акингиновым Шувалов. Три бревна передвигаются вдоль дома.

Я слезаю с табуретки, кричат тем мальчишкам их мамаши истошными голосами, чтобы они прекратили валяться по земле? Не кричат. Вот и я не буду.

Кажется, где-то в то время я купила себе новое демисезонное пальто, немецкое, теплое, длинное и бледно-голубое. Последнее было очень неудобно при нашей пыльной и грязной жизни, нежно голубой цвет быстро превращался в серовато-бурый. И вот я помню, еду с любимым сыном в одном лифте, поднимаемся домой. Сережка, как всегда, что-то увлеченно мне рассказывает, а я не столько его слушаю, сколько внимательно за ним наблюдаю, и только он в тесноте лифта приближается ко мне, я начинаю кричать:

– Не подходи ко мне близко, не соприкасайся с моим пальто! Я потом не отчищу его!

Катя продолжала дружить с Наташкой Самыгиной. Темноволосая, темноглазая, глаза не карие, а с прозеленью, Наташка рано оформилась и выглядела в 12 лет вполне взрослой девушкой. При виде любого существа мужского пола, даже совершенно ей не нужного, она начинала кокетничать. Это было не наигранное, расчетливое кокетство обольщения, нет, это было совершенно неконтролируемое, естественное для нее кокетство, это существо женского рода строило глазки представителям рода мужского, всем подряд. Наталья росла без отца, с мамой и бабушкой, единственной дочкой в семье, и в нашей семье два совершенно неподходящих для нее мужичка, Алешка и Сережка не были обойдены её вниманием. С Сережкой она постоянно дралась, постоянная свалка между сестрой и братом в её присутствии усиливалась, а с Алешкой любила побеседовать, поигрывая глазами. Последнее возымело неожиданный эффект.

Много лет Алешка вставал утром в шесть часов и уходил на работу. Жили мы в однокомнатной квартире, и, чтобы не будить детей и меня, Алешка переодевался в прихожей, где на вешалке у него висели брюки и пиджак.

Теперь у нас была своя спальня, а в ней гардероб, и я безрезультатно старалась убедить мужа переодеваться в спальне и вешать одежду в шкаф, чтобы она не замусоривала прихожую. Но всё было, что об стенку горох. Алешка не желал помещать грязные брюки в шкаф, а вешал их сверху пальто в прихожей и каждый, пытающийся преодолеть тесноту нашего коридора и попасть на просторы комнаты, должен был сначала носом ткнуться в Алешкины штаны, так как большой ком навешенной на один крючок одежды загораживал коридор до половины.

А тут вдруг вхожу и вижу: муж прыгает в одних трусах не в коридоре, а в спальне, он всегда как-то хитро припрыгивал на одной ноге, вытаскивая другую из брючины.

– Что это с тобой? – удивляюсь я, нисколько не сомневаясь, что не мои многочисленные просьбы возымели действия, ну нет, сейчас, после стольких лет совместной жизни я на это не рассчитываю.

Доносится громкий смех Наташки Самыгиной из Катиной комнаты.

– А.., – понятно, – говорю я.

– Да такие кобылки ходят, взрослые совсем, – недовольно говорит муж.

– Да на самом деле они еще маленькие, не понимают.

– Они может, и не понимают, а я-то понимаю, – бурчит Алешка.

Мне, как заочной аспирантке, был положен двухмесячный отпуск.

– Для работы с литературой, – бурчал Пикаев, подписывая мне бумагу для НИОПиКа с просьбой предоставить мне дополнительный отпуск в размере тридцати календарных дней.

– Да.

– Что да? Вы будете работать с литературой?

– Конечно.

Пикаев взглянул на меня. Я смотрела честным открытым взглядом, Пикаев вздохнул. «Да, вот сейчас, поеду на юг и буду там под пальмами читать радиационную химию», такая мысль пряталась у меня за завесой глаз. На самом деле ни море, ни пальмы не могли помешать мне заниматься, если очень нужно, но во-первых, я не чувствовала, что очень нужно, работа продвигалась, а во-вторых, двое моих драгоценных деток целый божий день со мной, – я не питала иллюзий, – мне будет не до науки.

И Алешка проводил нас на юг.

Я потом много раз приезжала к маме с детьми и без, и сейчас уже трудно мне отличить одну поездку от других, но тогда я в первый раз приехала к маме на её новую квартиру и чувствовала себя прекрасно, несмотря на все неудобства быта, главным из которых было то, что напор воды был слабый, и на второй этаж она не шла, приходилось набирать ночью большой бак, подвешенный над ванной. Ночью вода с шумом затекала в бак, а днем мы использовали эту воду, она текла из бака самотеком. Воду по ночам набирала бабушка.

Квартира мамина находилась и близко к рынку, и близко к морю, на одной из центральных улиц города, напротив спортшколы. Погода была солнечная, и мы целые дни проводили на море, до половины двенадцатого на пляже, а потом еще и на бульваре.